невинность - лучше порно, лучше самого великолепного и дорогого вина, лучше наркотиков, марк джефферсон упивается тем, что видит в их глазах. эти прекрасные девушки, они всегда будут жить в его фотографиях, они навеки останутся в тёмной проявочной. такими же как в свой последний предсмертный миг - чистейшими как никогда раньше.

[indent]  [indent]  [indent] ты чувствуешь это? нечто мрачное и пугающее приближается. но не бойся наступающей тьмы, моя дорогая
[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] ( бойся того, что в ней прячется )

волк войдёт к тебе в доверие не успеешь и глазом моргнуть.

марк не смотрит - он наблюдает, трёт переносицу, шумно выдыхает. в прогнившей до самых костей аркадии бэй кажется сначала, что не осталось ничего святого. но он обязательно всё исправит.

слишком сладко, невозможно устоять - внутри марка джефферсона всё чешется.
он знает, что был создан, чтобы творить искусство.

Его персональный ад, осколки памяти из прошлого, в котором он видит как умирает Пеппер, как катится по наклонной его жизнь, как он пытается взять себя в руки, но безнадежно проигрывает в сухую и идет по пути наименьшего сопротивления, делая выбор в пользу того что легче. Того, над чем не нужно думать. То, что успокаивает и то, что привычно - насилие над собой и окружающими. И плевать каким образом - поступками ли, словами, главное чтобы выместить все что накипело за столько времени. Главное заглушить свой страх, за которым все еще теплится нелепая и слабая надежда. Он знает, что все это бесполезно. Знает, но делает, потому что иначе не может - он Тони Старк. Герой или злодей он при этом - уже детали.
Эта реальность отличается от той, где он прожил всю жизнь. Многими вещами и, в то же время, она настолько же похожа на его собственную, что порою пробирает дрожь. Ощущение сорванной мозоли возникло когда он увидел живую Пеппер, а потом и свою дочь. Технически. Ну или не так, не свою - его, другого Тони, который был здесь святым куском золотого дерьма, инкрустированного бриллиантами - вот так он и его гребаное имя сияло среди других и, наверное, даже последний облезлый кот в подворотне знал кто такой этот Железный Человек. Ненавистный ему сейчас счастливчик, которому не пришлось видеть смерть любимой женщины и повезло завести с ней детей, пусть и в единственном числе, пусть и незадолго до смерти, но ведь это все было. И он, тот, другой Тони, был идиотом, если не наслаждался каждым моментом, что удалось провести с ними. Потому что так делают нормальные люди. Потому что ему самому не светит испытать того же, даже видя Пеппер перед собой, как не светило в той, прошлой жизни. Потому что Тони стал не таким, каким его привыкли видеть, изменился, даже немного помолодел - что за хрень сотворила с ним эта перчатка с камнями бесконечности? И никто не спросит что за хрень сотворил Тони сам с собой, потому что на этот вопрос, по крайней мере, он ответ знал и я удовольствием бы поделился. Не ответом, конечно же, а пожеланием пойти нахер и желательно не единожды. Но все ведут себя тактично и вопросов не задают, потому что на самом деле им плевать. Некоторые вещи, все же, неизменны и иногда приятно это замечать, когда ты покидаешь клетку, в которой сидел столько лет и меняешься местами с трупом, которым другая версия тебя успела стать здесь.
Детка, папа стал другим, потом поговорите - вот что он слышит. Возможно, в глубине души это разбивает ему сердце... ну или нет, потому что он больше жалеет себя, чем реально ощущает какую-то отравляющую боль. Так даже лучше, потому что он терпеть не может детей, он в этом себя убедил. Старк в это поверил, как поверила Морган своей матери. Да, стоит отблагодарить их обеих, потому что в голове после этого прояснилось.

Если Бэтмену нужен Робин, то виджиланте Нью-Йорка нужна душа. Клэр — это не только совокупность навыков, но и трезвый взгляд. Она совершенно не боится поставить на место того, кто отправляет бандитов в реанимацию, и вправить ему мозги. Клэр — голос разума всех виджиланте — и это далеко не фигура речи, потому что, если обычно сводит людей с кем-то одним из них, то Клэр повезло встретиться со всеми четырьмя. Если с кем-то ей удалось подружиться, быстро начать встречаться и также — расстаться, у кого-то — поучиться, то кто-то, как Люк Кейдж, стал важной частью ее жизни.

И видит бог, она от этого не стала спокойнее, но променять ее на другую, — она уже не согласится. Гарлем на Манхэттен — тоже. Клэр — полное олицетворение района, в котором она прожила: такая же стойкая и временами упрямая, но крепко стоящая на ногах. Умеет она и четко разграничивать части своей жизни: помогать виджиланте — да, соглашаться и принимать любое сверхъестественное — да все что угодно, встречаться с тем, кому сложно себя контролировать или кто все никак не может наладить части своей жизни и найти в них контроль — хороший вопрос, на который у Клэр нет ответа.

(как и на то, почему и когда больница, в которой она проработала почти всю жизнь, стала продажной)

(что происходит в нью-йорке на самом деле)

(как помочь тому, кто не хочет, чтобы ему помогали, и при этом не навредить себе)

(как соблюдать порядок, если все постоянно возвращается к хаосу)

Запах железа вперемешку с дерьмом и желчью бьёт в ноздри чертовски сильно. Наверное, будь Логан менее привычен к этому запаху, он бы пошатнулся. Но нет, с этой вонью он был знаком слишком давно. Как и с той, что скрывалась за ней. Она всегда служила напоминанием. Напоминанием о том, как человек пытался подчинить себе эволюцию. Напоминанием о тех днях, которые Джеймс Хоулетт был рад забыть. И о которых он всегда спешил ему напомнить.

Ему это нравилось. Нравилось быть оружием. Но, как и Логан, он не мог в полной мере им стать. Но мешали ему не чувство вины и стыда за ту кровь, что оставалась у них на руках. Нет. Ему мешали другие чувства. Оружие не должно наслаждаться процессом. А всё его естество буквально трепетало, когда он украшал очередную стену дома неугодного Проекту чиновника его же кишками. Жену и детей он, как правило, оставлял на десерт.

- Ублюдок, - говорит мужчина, вошедший в помещение бара, усеянного трупами. "Красный Трактир". Бар на пустырьке жаждущего солнца севера, контингент которого состоял из лесорубов, дальнобойщиков и просто случайных бродяг, что искали наказание в алкоголе. В ассортименте здесь были лишь пиво и низкосортный виски, а в проигрывателе - только кантри. Логан любил коротать здесь вечера. И он это знал. Ведь ему так нравилось напоминать о том, что у Оружия не должно быть любимых мест, любимых книг, музыки, выпивки. Любимых людей.

- Выходи, - голос эхом отдается по ещё недавно оживленному помещению, в котором теперь стоит воистину гробовая тишина. Плоть на руках мужчины с характерным звуком рвётся, обнажая три острых как бритвы лезвия. Боль каждый раз практически невыносимая. Но Логан уже слишком привык к ней, чтобы обращать внимание, - Виктор.

Всё начинается с одного только взгляда (глаза напротив блестят неестественным алым из-за имплантов, а кажется, что налиты кровью): где-то в нём, за пеленой уничижительного презрения, ненависти и боли Ангела умудряется рассмотреть немой вопрос «зачем?» и неприкрытый ужас осознания того, кем он стал — кем он стал её же, блядь, стараниями.

(Генджи не спрашивают, никогда. Хочет ли он рождаться в мафиозном клане вторым наследником, с детства обучаться в идеологии семьи, не ладить со старшим братом и от его руки впоследствии умереть, чтобы быть насильно возвращённым к сомнительному подобию жизни в ненастоящем теле из сплава дорогих металлов. Хочет ли он, получив ошейник с шипами вовнутрь - его преподносят, как величайший дар — по указке Blackwatch вырезать остатки своего клана. Хочет ли прикрываться званием героя, вновь и вновь пачкая руки в человеческой крови.)

Неприглядную правду о спасении Генджи Ангела узнаёт многим позднее;
на операционном столе она всего лишь спасает очередного пациента.

Пациента, который будет ненавидеть её со всей оставшейся ему искренностью.
Пациента, который будет приходить к ней во снах и душить её ледяными голыми руками (она будет среди ночи просыпаться с ощущением стальной хватки на своей шее и подвывать в голос).

Пациента, от которого она, в конце концов, откажется — и которого ей навяжут снова: «ведь вы работали над ним, вы знаете его тело лучше прочих, вы одна можете ему помочь».

(Всё начинается с одного только взгляда — и он же преследует её долгое время, когда Ангела делает всё возможное и невозможное, чтобы минимизировать их с Генджи встречи.)

Всё меняется постепенно, шаг за шагом. Он начинает реже смотреть на неё волком, а она перестаёт вздрагивать от каждого его резкого движения на их сеансах. С врождённым перфекционизмом Ангела доводит до ума его тело, в котором Генджи с каждым днём осваивается всё лучше. Она не замечает, в какой момент перестаёт бегать от него, но однажды просто обнаруживает себя за разговором с ним и вечным балаболом МакКри, и осознаёт: ей больше не страшно/ему больше не противно находиться в обществе друг друга.

И в этот самый момент начинается что-то новое.

У Криса с Пирсом флешбеки жуткие. Как призраки прошлого, что оживают, а потом направляют дуло и метят в спину.

Он смотрит на него и себя молодого видит. Это пугает до чёртиков. В большей степени, потому что он уже мёртв внутри и перестаёт постепенно ценить чужую жизнь, становится машиной для убийства и если месить зомби это даже правильно, то месить людей которые их создают все ещё жестоко, потому что среди них есть такие же простые ребята, у которых дома семья, которые просто делают часть работы и у них нет планов захватить мир и погубить человечество.

Но ему их уже не жаль. И насрать кто и где - вы все враги. Вы заслужили.

Он тоже заслужил. А Пирс как придурок считает, что Редфилд хороший парень.

Пирс для него и друг, и младший брат, и почти сын. Это напоминает девяностые, когда Крис пытался быть для Клэр и братом, и даже отцом.

Пирс смотрит на него с большим восхищением, чем он сам смотрел на Вескера в свое время, и уважает ещё больше, хочет вытащить из всего во что Крис загоняет себя сам и это заставляет задуматься.

А не смог бы он когда-то так же вытащить Вескера? Он ведь даже не попытался. Скорее всего не получилось бы, 99,9 что нет. Но он НЕ ПЫТАЛСЯ. И это его разъедает как кислота изнутри.

Крис старается быть хорошим капитаном, а еще прислушиваться к тому, что Пирс говорит.

Нужно жить дальше.

А потом Пирс умирает за него, для него, спасая его, добровольно жертвуя собой, хотя у него мог бы быть крохотный, но шанс жить дальше даже с мутацией и продолжать борьбу. Или просто отстраниться, но остаться мать его в живых.

За это Крис себя не простит никогда наверное.

И чувствует себя никчёмным, ничтожным, раздавленным.

Никем.

Она была жизнерадостной, прекрасно ладила со своими родителями и имела вполне обычные для молодой девушки фантазии о принце на белом коне, который однажды обязательно появится, чтобы забрать ее.
Шли годы, а благородные принцы и отважные рыцари не забредали в Гейдельберг, зато каждую ночь из зеркала на Нину смотрели холодные синие глаза.

Нина тихо говорит сама с собой, переходя с немецкого на чешский. Еще вчера у нее были родители, а сегодня – нет, а в голове разгорающийся пожар и осколки воспоминаний, отчаянно не желающие собираться воедино.
Она открывает книгу Клауса Поппе и узнает себя.
[indent] «Бог Мира всегда так занят, ему некогда смотреться в зеркало, ведь он должен дать каждому имя:
[indent] «Тебя будут звать Отто».
[indent] «Твое имя – Ганс».
[indent] «А тебя я нарекаю Йоханом».
В благодарность за данное имя, Йохан подарил Богу свою шляпу и тот, обрадовавшись подарку, захотел рассмотреть обновку. И глянул Бог в зеркало, но в отражении отчего-то увидел не себя, а дьявола.
[indent] Дьявол из зеркала молвил: «ты – это я, я – это ты».
[indent] «О нет, дьявол никому не даст жить в мире! Что делать? Что мне делать?»

Бог совсем запутался…

Нина смотрит в зеркало, а видит его.
«У меня есть хороший план» говорит мальчик с холодными синими глазами, и вокруг начинают умирать люди.
В одну далекую дождливую ночь она поняла, что, прячась от монстров в темной комнате, держала за руку самого страшного из них.
«Тщательно целься мне в голову» - сказал он с улыбкой, глядя на то, как она взяла пистолет.

[indent] Она тщательно прицелилась.

мусо иссин жжет рукоятью огрубевшие пальцы, пусть и не познал тот ярости боя – не окроплен был в чужой крови; он – символ бескрайней красоты этого бренного, опадающего под ноги крошевом мира. удар клинка – вспышка молнии, озаряющая изломанный горизонт ( и руки эи, сжимая его, по-прежнему адски горят ; над железом кипит волдырями кожа ). мусо иссин – воля макото, возложенная посмертно на чужие ( скошенные трауром ) плечи, тот призван защищать инадзуму: нетленную, выкованную кровопролитной войной.

и наследие его давит исполосованную шрамами вечность,
быстротечность – иллюзия: хрупкая да изъеденная эрозией, та ( ей кажется ) за собой несет только смерть. макото. инадзумы. эи. да искусанного ржавчиной ( не_боевого, горящего бесконечной агонией ) клинка.

но эи закрывает глаза, «раз мы знаем, что «сейчас» - это лишь мимолётная тень, мы должны сим наслаждаться» - эи закрывает и уши, давится одиночеством сгущающейся эвтюмии, горечью утраты захлебывается, словно бесконечными волнами утопающий; и чужие голоса в возведенном вакууме замолкают довольно быстро, а за ними вслед исчезает ее.

мусо иссин делает взмах, окропляя багровыми каплями память о почившей богине,
и жизнь отделилась от тела, и вечность воспарила над тленной, скорбной землей.

она была прекрасна, как луна. сайгу хмурится, глядя в собственное отражение, а после – в глаза тиё ( шутливо прячет лицо за маской ). демоническое – притягательно, искривленная злостью улыбка ее завораживает человеческий взгляд. и торитиё оголяет зубы, торатиё обнажает оскал – губы тиё чернеют от чужой крови, а зрачки наливаются ядом – и она все еще так красива, что невозможно оторвать от нее восторженные глаза.

она была стремительна, словно звук. взмах клинка ее ранил едва уловимым свистом навостренный слух – и катились головы, и проливалась на проклятую землю освежеванная ею скверна, и вскипала в пульсирующих жилах кровь; торатиё угасла, сражаясь. в чреве бездны – в кромешной тьме ( и собственные мысли ее утопли в расплескавшейся ярости – в красоте ее нет больше родных черт лица ).

эи заносит мусо иссин – стискивает меж напряженных губ не озвученные сожаления – тиё падает на колени, растворяясь в шуме листвы тиндзю.

Мы были совсем молоды, когда нас разлучили с матерью, поместили в идеальную золотую клетку, убедив, что чего-то должны быть достойны. Всегда стремящиеся к "стандартам", но оцениваемые неизбежно по длине ушей. Не дети — бельмо на глазу, дурная кровь, пятно на безупречной репутации эльфийского посла. В Сингорне, среди ядовитого шёпота за спиной, под надменным взглядом очередного остроухого сноба, у нас с тобой были только... мы? Помнишь, Вакс? Вернуться к матери казалось правильным решением, вот только дракон успел раньше. На пепелище того, что когда-то называлось домом, это твоя рука сжимала мою, и мы были одни во всём мире снова.
Мало что изменилось. Разве что мы оба уже совсем не те сопляки с наивными глазами. Мы знаем, на что способны посторонние, и правила игры усвоили. Я научилась заговаривать зубы, ты — красть, ты был кинжалом, я — стрелой. Ожесточились, но не стали жестокими, замкнулись, но не возненавидели. Возможно, поэтому постепенно обросли другими — чужаками поначалу, принимаемыми неохотно и с подозрением. Партнёрами — позже. Командой. Друзьями. Семьёй, наконец.
Масштаб проблем теперь соответствующий: рушатся города, плетёт заговор очередной культ, и мы на "ты" с правителями, и боги войны ведут нашими руками, и это всё, если честно, такое дерьмо. Мы, конечно, найдём выход и сейчас, но я хочу, чтобы ты знал — когда Она до тебя доберётся, я тебя не отдам.

[indent]  [indent] EINS — HIER KOMMT DIE SONNE, быть самой яркой звездой на утопающем во тьме небосводе оказывается слишком больно – аманда по привычке закатывает глаза, когда речь заходит о собственной слабости; она говорит так складно, сплевывая безразличие на неприлично дорогой паркет [ но почему тогда пальцы дрожат : что вибрирует под изношенными слоями твоей мертвой плоти : что видишь ты, когда восходит солнце ].

[indent]  [indent] ZWEI — HIER KOMMT DIE SONNE, она быстро смекает, что бессмысленно задавать вопросы – неважно какие и кому бы то ни было; мертвые языки остаются немыми [ но она помнит, как они кипят на поверхности еще_живой кожи : воспоминания прошлого проигрываются на изодранных лентах памяти безмолвным кино ]. ей принадлежащее было утрачено – и несколько большее, чем какая-то жизнь.

[indent]  [indent] DREI — SIE IST DER HELLSTE STERN VON ALLEN, темная помада больше ей ни к лицу и порох румян на разводах гнили смотрится так вульгарно – место покойнице под землей, роль покойницы : обитель для жадных червей [ почему же никто тебе больше не говорит, как ты красива ]. аманда ( быть может ) была бы не против принять объятия окончательной, да только тонкие ниточки так больно впиваются в холодные, темнеющие под давленьем запястья.

VIER — UND WIRD NIE VOM HIMMEL FALLEN.

A BOY WITH HEART(S) FULL OF RAGE.
серцебит, сердцеед – сердит и суров. взрощенный, выдрессированный пёс. a bit of a jerk.

алая кефта облегает его широкие плечи словно вторая кожа. из почерневшего серебряного кулона на шее смотрят грустные глаза матери, голос отца в памяти заглушает лай команд первого учителя. детство вне стен маленького дворца – всего лишь сонный морок. иван – старательный ученик, покорный гриш.
намордник надетый на мальчика вростает в челюсть, когда тот становится мужчиной. 

вскормленный служить, преданный предатель, послушная гончая дарклинга – потерянная дворняга разрушенной второй армии, оставленный сам по себе.
брошенный скулить, зажав в зубах свой собственный поводок.

Эрик Леншерр. Магнето.
Сын. Друг. Возлюбленный. Отец. Мученик. Борец. Лидер. Тиран. Враг. Террорист. Монстр.
Как не назови, будешь прав. Как не назови, разочаруешься.

Я мало знаю о твоем прошлом, потому что меня оно не интересовало. Равно как и тебя мое. Возможно, сложись все иначе, замени нашу реальность та, где вся жизнь пошла по сценарию "what if?", ты бы мне рассказал. И тебе не пришлось бы спрашивать обо мне - я ведь твоя дочь, в этом идеальном мире, где мы семья и никто из нас ничего предосудительного не совершал - пока ещё.

Ты бы обязательно рассказал.
Как ужился с фактом, что ты не такой как все. Как принял себя и стал произносить гонимое "мутант" гордо и стойко. Как ты жил до всего этого. Каким ты был.
Но ты ни слова не сказал о себе. Незачем было. Ведь ты подумать не мог, что слово "отец" когда-либо снова прозвучит в твой адрес. Вытер из памяти насильно давным-давно, чтоб не мучило и не сбивало с цели. Оно и не дурно, я поняла бы, знай, что не первая. У тебя уже были дети. Но я знала не больше твоего.

Та, кто вместо с братом выросла в приёмной семье - и неплохой. Наверное, все было хорошо, пока мы не знали о существовании друг друга. Но дороги судьбы всегда ведут туда, куда идти ты не хочешь.

Здравствуй, отец. Если тебе интересно, то я потеряла все. Представь, я близка к тому, чтоб понять тебя. Но я боролась до конца за каждого. Я преступила грань возможного, но проиграла. Мы проиграли. Но ты ведь многого и не ожидал от меня, да, даже если бы знал меня?
А как у тебя дела? Достиг цели? Доказал всему миру, что есть мнение неправильное и твое? Не отвечаешь? Не беда. Если тебе все же интересно, то в будущем я потеряю даже больше, чем предположить могла. И ступлю на дорогу, с которой не будет пути назад. И я бы советовала тебе заинтересоваться.

Я не боюсь твоего интереса. А ты вскоре можешь снова остаться один. О, не говори мне, что ты давно уже всеми покинут и брошен. Я лучше других понимаю, что ты пережил. И я не боюсь тебя, отец. С чего бы? Я ничего больше не боюсь, в этом вся проблема. И либо погублю мир, либо себя.

Какой бы ни была наша цель, движимой силой всегда будет одно. Мы ненавидим людей. Мы ненавидим всех тех людей, что отняли наше по праву и жизнь обратили в кошмар. Плевать, кто они, какого рода они, на чьей они стороне. Боль и ярость в основе наших сил, а ненависть окрашивает цель в алый.

разрушать людям жизни - не мое хобби, макс

тейлор кристенсен хватается за горло, когда воздуха вновь не хватает - паника пальцами холодными и костлявыми за лодыжки тянет её на дно. нужные таблетки кончаются накануне вечером, а тейлор как обычно забывает купить (думает - ничего не произойдёт, я ведь могу это контролировать). рядом виктория, она гладит её по волосам и повторяет

- дыши со мной, ти. вдох-выдох. ещё раз... слушай мой голос, ти.
слова сливаются, они теряют свой смысл, но она слушает и голос помогает - вдох. выдох.
(её голос помогает лишь на мгновение выдохнуть, а затем вновь задыхаться от панической атаки имени виктории чейз)

тейлор хранит в себе секреты, пока они не начинают съедать её изнутри. признаться самой себе, что оказывается ей больше по душе девушки, осмелиться посмотреть на подругу по-другому - виктория смеётся и рукой кокетливо цепляется (внутри тейлор в этот момент что-то сжимается) за плечо очередного глупого качка из бигфутов - они вовсе не ровня ви, тейлор ревниво кусает губу и отворачивается.
на его месте должна быть она.

тейлор кристенсен пахнет лавандой и персиками, виктория чейз - дорогим парфюмом и вишнёвыми сигаретами, но ти помнит истинный запах её кожи и это сводит с ума. она стирает запись маркером с доски у комнаты (taylor is a slave), ей совсем не хочется верить, что она лишь шестёрка в играх виктории. тейлор чувствует (всё иначе) —
когда виктория касается её рёбер будто бы случайно
когда смотрит
улыбается, убирая прядь волос за ухо
говорит (наедине, кортни не услышит), «ты хороший друг, свит-ти»

только вот тейлор вовсе не другом хочет быть.