Кто здесь?

Цокот копыт приглушенный, такой мягкий и сумрак коридора, ведущего к лабораториям судмедэкспертизы, скрывает идущего от посторонних глаз. Уилл видит его - оленя, покрытого перьями - огромного, с ветвистыми рогами. Уилл видит кровь, которая капает с его пасти - с рядами острых зубов, вовсе не оленьей.
Уилл верит, что это просто галлюцинации, вызванные его недугом.

Он всегда рядом.

Олень появляется все чаще, даже при свете дня, и Уиллу кажется, что того никто кроме него самого не видит даже. А тот наблюдает, будто с насмешкой, и внимательно следит за каждым его шагом раз от раза, изучает как Грэм работает и следует по пятам. Иногда, когда Уилл истощен, он осторожно прикасается к горячему боку и слабо сжимает перья у основания шеи этого фантасмагоричного монстра и держится. Из последний сил держится.
Уиллу уже все равно, галлюцинация это или нет. Он больше не чувствует себя одиноким в такие моменты.

Он говорит с Уиллом.

Не сразу, постепенно, Уилл слышит шепот голосов, среди который явно выделяется один - он зовет за собой и говорит, что приведет его к тому, что Уилл на самом деле ищет. Уилл прислушивается к нему и идет, босиком по снегу, в ночь. Олень идет рядом. И следы их кроваво-красные, пропитанные свежей кровью
Уилл ищет возможность освободиться от своих оков. Олень показывает ему как это сделать.

А потом появляется ОН.

Лицо его напоминает того, кто стал ему очень дорог. Неуловимо, переменчиво, а иногда слишком явно, будто смотришь на искусную копию, что ничем не хуже оригинала. Это больше не олень - человек (ли?), с черными рогами и в пальцах его окровавленный нож.
Уилл понимает, что поиски которые ему обещали только начинаются.

Аластор просто делает то, чего сейчас желает. И пока что ему интересно то, куда заведет история этих людей.
Ведь они такие очаровательно-забавные.

[indent] ■ Демоническое божество убийства и крови. Покровитель и защитник мумий. В его ведении находятся виноделие, масла для бальзамирования и благовония.
[indent] ■ Носит титулы "Убийца душ" и "Господин крови". Наказывает расхитителей гробниц и прочих грешников, попадающихся ему под руку. Входит в круг египетских "богов смерти".
[indent] ■ Пред смертными предстает в обличие человека с львиной головой, с неизменно залитыми кровью клыками и гривой. На поясе носит человеческие черепа.
[indent] ■ Очевидно, имеет способности к зельеварению и кровь превращает в вино, трансформации привет, лев-каннибал, некромантии (призыв и управление мумиями) и тд.
[indent] ■ Известен, как палач Осириса, жестоко карающий преступников, в том числе путем обезглавливания и использования винного пресса почти Челентано.
[indent] ■ В настоящее время занимается не вполне легальными аукционами, на которых продают различного рода артефакты и ценные реликвии. Пустышки используются для свободного оборота, судьбой же реальных сокровищ, тронутых божественной рукой, заведует лично, не позволяя им оказаться "не в тех руках". Все еще ревностно относится к египетским ценностям и спонсирует сохранность пирамид, а также их реставрацию.

e v e r y  l i t t l e  p i e c e  y o u  t o o k  o f  m y  s o u l
now I LAY YOU DOWN to sleep
a n d  I  p r a y  w i t h  t h e  d e v i l  y o u  r e s t  i n  p e a c e

Имя кровавого бога ядовитой змеей шипит у Сехмет на губах - он мирозданием ей ниспослан за все грехи мыслимые и немыслимые в том числе. Шезму держаться от воинственной львицы подальше пытается, но провидение сталкивает их вновь и вновь, не как друзей, но врагов. Сехмет дорогу демону переходит немногим чаще, чем он ей, хотя, казалось бы, интересы идентичные - сохранность гробниц и артефактов египетских у обоих в приоритете. Но у судьбы на богов иные планы. Она им ловушку готовит услужливо, с истерической издевкой наблюдая за тем, как два льва друг друга рвут и кусают, да так, что кровь обоих давно уж смешалась в единое целое. Шезму ей истекает, а после превращает в вино, и кубок тот предлагает львице, а с ним и шаткий мир, разбивающийся на миллиарды песчинок всякий раз, когда они вновь оказываются рядом.

Шезму и Сехмет - кровь и пламя. Жар пустыни и ее жестокость, сплетенные вместе. Укус скорпиона и шелест скарабеев под крышкой саркафага. Шезму целует Сехмет в лоб, как покойницу, будто извиняясь за то, что в следующую секунду ее ребра зайдутся неистовым хрустом, а она накрывает ладонью его глаза, убаюкивая, пока когти врезаются в плоть чуть пониже сердца. Нескончаемый круговорот ненависти и боли с осознанием того, что "все могло быть иначе". Все и было.

Там, на заре времен, они стояли плечом к плечу, утопая в крови врагов, подношениях и почестях. "Хлеба и зрелищ" - пошло не от римлян. Все изменилось, стоило Египту встать на колени, а людям начать забывать своих богов. Бывшие союзники стали врагами, обреченные делать выбор и выбирая, несомненно, самих себя. Не простил. Не простила. Шезму почти забытым идолом меж страниц истории остается. Демон, что уже не страшит, хоть всю землю залей красным. Сехмет трепыхается, борется, интересы семьи возводит в абсолют. А змея уж скребется в груди, подбирается ближе. У Шезму - иные планы. Шезму не намерен оставаться в стороне от происходящего в мире и среди пантеонов. Он видит - все меняется. Он знает - как раньше уже не будет и пора наносить удар. Вопрос лишь в том, какую роль на сей раз сыграет Сехмет и перестанет ли он для нее быть столь идеальным врагом?

Эй, Дороти, а помнишь мы с тобой воображали, будто попали в волшебную страну? Помнишь наших друзей, которых мы придумали, для нас двоих? Помнишь приключения, о которых мы друг другу рассказывали, делясь наивными детскими фантазиями? Помнишь то, насколько они отличались? Все эти истории, рассказанные где-то в укромном месте, где нас не найдут мои родители и не запрут меня на несколько бесконечно долгих дней за то, что я бездельничаю. Весь этот восторг, наш с тобой, все мечты.

Помнишь?

Я почти забыл.

Говорящие животные, монстры, волшебницы и колдуньи - они все только плод нашего воображения, ведь так? Не настоящие, это глупости, бесполезные мысли маленьких детей, коими мы и были. Нет, я вовсе не повторяю слова отца, я правда так думаю. В перерывах между тем, как перед глазами носки волшебных туфелек считают желтые кирпичи с каждым шагом. Сколько их всего было?
Я всегда сбивался со счета, если честно.

Ты была единственной, с кем я мог поделиться. Единственной, кто верил и понимал, потому что ты (такая же) мой лучший друг, поддерживающий меня во всех пустяках. И даже сейчас, спустя столько лет, ты все равно выбрала меня - отправилась на поиски после того как я бесследно исчез. Так же, как и мой отец до этого.
Ты ведь знаешь, почему он исчез, Дороти?

О, конечно же, ты знаешь.

Мои родители всегда были чрезмерно фанатичны в своей вере, карикатурно-религиозны, воспитывая меня не то что в жестких рамках - в испанском сапоге, только был этот сапог на все тело и перекрывал мне воздух полностью. Любая провинность - я отродье, любая осечка - я жалок и бесполезен. Любая попытка сблизиться с кем-то - взращивание гордыни и тщеславие.
За нами они следили наиболее пристально, особенно когда мы повзрослели, ведь были уверены, что мы можем начать жить “во грехе”. В чем-то они были даже правы, потому что с тобой рядом я действительно начинал жить, а не существовать. После смерти Тото это ощущалось как никогда остро.

Помнишь как она умерла? Укусила кормящую руку, защищая меня. Это было так странно, знаешь? В любом случае, если я когда-то и вернусь в тот дом, то лишь затем, чтобы навестить ее могилу. Ужасно скучаю по ней, Дороти. Вы как две половины меня. Были. Теперь осталась только одна - ты.

Почему я сбежал? О, ну, я просто испугался. Подумал, что твой дядя все равно меня видел и теперь в живых не оставит. Думаешь, не стоило? Какая теперь разница, я все равно сбежал и не могу сказать, что сильно жалею.
Но вот на мясо смотреть, пока что, все еще не могу. Когда в округе пропадали люди, никто и подумать не мог на вашу семью, да? А ведь мы родственники, хотя и дальние, но никто из нас до последнего не знал что на соседней ферме живут каннибалы.
Наверное, родители были правы и я отродье. Ведь меня больше волнует сам факт того, что мясо на столе было человеческим. Но абсолютно не волнует, что когда-то это мясо было моим отцом.

Кто я после этого?

Ты всегда была сильной и смелой, Дороти. Всегда заставляла меня идти вперед, если я сомневался. Сейчас я сомневаюсь, как раньше не сомневался ни разу. И мне очень нужна твоя помощь.

Ее руки всегда холодные, а взгляд уставший и изможденный. Шоко давно бросила курить, однако, оставаясь наедине сама с собой, в моменты тоски и гнетущей печали, она позволяет себе затянуться, наполняя легкие едким, ненавистным дымом. Он напоминает ей о молодости, о студенческих годах и собственной беспечности; он окутывает ее, застревая в волосах, и вязкие болезненные воспоминания вновь заставляют ее притронутся к бокалу. Алкоголь не решает проблемы, он лишь на время позволяет ей забыться, бережно приглушая душевную боль.

На людях она спокойная, сильная личность; ее печали скрыты под семью замками и лишь Сатору знает о каждой из них. Она так и не смогла абстрагироваться от потерь, не смогла пережить смерть Сугуру. Касаясь пальцами холодной стали резекторского стола, она вспоминает своих товарищей: сколько их было и сколько еще будет на этом ненавистном холодном металле. Взвалив на себя груз вины за все произошедшее, она нашла точки соприкосновения с Годжо; топить горечь и сожаление друг в друге – все что им осталось.

Секс без любви и обязательств как простая разрядка, чтобы пережить очередной долгий день. Он нашел свою отдушину в преподавании, она в затяжных рабочих сменах, все идет как идет, и никто никому ничего не должен. Раскуривая сигарету, она протягивает ее ему, а он, как и прежде, отмахивается, подбирая вещи с холодного кафельного пола; бездушный кабинет для вскрытия – они оба ненавидят это место, но именно здесь время словно останавливает свой ход.

ты - слуга в доме хеллсинг. ты - защитник потомков дома хеллсинг. ты - главное оружие интегры хеллсинг. тебе бы ненавидеть все связанное с этой фамилией, но есть вызовы от которых ты не можешь отказаться. есть вызовы которые ты бросаешь подобно белой перчатке на стол в кабинете хозяйки [всегда девочки для тебя] тебя забавляют люди и их короткие жизни. тебя утомляет поручаемая работа - слишком скучно, слишком пресно. гораздо веселее играть с человеческими пороками, скрытыми желаниями и глупыми надеждами. гораздо веселее испытывать терпение интегры. гораздо интереснее пытаться вытянуть из нее правду, скрываемую за тщательно контролируемым лицом. гораздо веселее смотреть, как в глазах х о з я й к и загорается пламя, раздуваемое настоящей злостью.
смех эхом разносится по поместью:
интегра как всегда не разочаровала. 

маленький лол

Надзиратель, Самозванец, Чумной лорд и Принц Эпидемий.
Это все ты, которого незаслуженно считают слабейшим из лордов даэдра, но ровно до того момента, как в Тамриэле начнется очередная эпидемия. Болезни уродливы, а уродство я люблю той самой нежной любовью, что не снилась никому из нашей братии, поэтому буду строить глазки, подкидывать вкусняшки, только не спрашивай из кого они сделаны. Можем открыть свой проект, заняться исследованиями, Нирн, конечно, у ног нам не нужен, мы же не Мерунес Дагон и не Молаг Бал.
Нам с тобой делить нечего, но у меня слишком любопытный нос, который явно попытается разведать обстановку. Нет, не для того, что бы подгадить, наоборот - помочь.

первое прикосновение к нему ощущается как пожар.

нестерпимое жжение оседает на кончиках пальцев, проникает глубже, под кожу, растекается огнем и прожигает вены — и кавех резко отдергивает ладонь, трет ее в попытке стереть воспоминания о прикосновении к чужой коже. но ощущение не исчезает, а остается болезненным ожогом, нервным напоминанием об обыкновенной случайности.

изначально все было всего лишь случайностью.

случайность, что в тот день они оба оказались в библиотеке.
случайность, что он заметил альхайтама, окутанного теплым светом ламп.
случайность, что кавех решил заговорить с ним.
случайность, что альхайтам ответил.
и все последующее тоже — случайность.

навязчивая, ноющая боль, въевшаяся в кожу, тоже кажется случайной.

что стоит за ней — он узнает поздно, слишком поздно, чтобы можно было что-то сделать.

в тот момент, когда осознание проступает болезненно и резко, рассыпаются грезы о первой любви, о девушке в платье цвета падисары, окутанной светом полуденного солнца. в тот момент глаза его первой любви вспыхивают бирюзовым, расплываясь в надвигающемся шторме, и на губах кавеха застывает лишь один вопрос — почему именно он?

сегодня ему вновь снится она - на этот раз звонко хохочет, но есть в этом смехе что-то тревожное. он наблюдает за ней со стороны - как ее платье развевается во время бега, как утопают босые пятки в поле цветов. и она останавливается, смотрит на него в упор, поляна становится могилой, а босые ноги девочки соскальзывают с сырой земли. берт хватает ее за руку, пытается вытащить, а девочка продолжает смеяться.
он просыпается, когда свеча, оставленная мэри на столе почти догорает.

он слишком погружается в работу каждый раз, кистью будто не ведет по холсту, она оживает сама в его пальцах. и мира за пределами картин больше не существует, берт отвлекается лишь когда ладони лилит опускаются на его напряженные плечи.
ему бы так хотелось рассказать об этой девочке ей, ему бы о многом хотелось сказать - например, что в край осточертели ее игры, но почему-то не может; ему бы хотелось прогнать ее, но когда края атласа скользят с плеч, обнажая представления художника, когда ее пальцы касаются его шеи, опускаясь ниже, берт забывает все слова.

а потом забывает она, но берт не верит.

(в моём шкафу все твои кости)

он поддается ей, лилит клацает зубами, а он кусает в ответ.
лилит склоняет голову почти что на плаху, а берт аккуратно берет ее ладонь в свою и оставляет поцелуй. шепот обжигает шею, когда наклоняется, чтобы их никто вдруг не услышал -

«ничего страшного, если ты не помнишь.
у нас будет шанс узнать друг друга снова.»

With A Little Help From My Friends
- племянник самого заместителя директора, казалось бы, больше поблажек, на деле больше контроля
- почетный обладатель прозвищ "мне только попробовать" и "упс, что-то пошло не так"
- неплохой зельевар, если вы хотели получить что-то взрывающееся
- второй в номинации "самый оставляемый студент после уроков" Прости, Гаррет, первое место за мной, но ты можешь побороться за этот титул

---

С первого курса нас учат соревноваться друг с другом, презирать другие факультеты, бороться за пять минут гордости в конце года. Они говорят "вы враги друг другу", они говорят "вы противоположности, что не должны никогда быть вместе", но мы-то знаем, что у нас куда больше общего, чем нам пытаются доказать. Красное и зеленое якобы не сочетаются, но почему-то в Йоль это никого не волнует. Так может все не так, как нам всегда говорили?

---

[indent] Близнецы Сэллоу - это ураган, сносящий все на своем ходу, но если к ним присоединится один рыжий экспериментатор с зельями... берегись Хогвартс и ближайшие к нему деревушки. Мне видится, как эти двое знакомятся, возможно поначалу ругаются, наслушавшись историй взрослых сокурсников или преподавателей, особенно директора Блэка, но оба оказываются у Шарпа, отбывая наказание за разные пакости, и постепенно понимают, что не все делится на красное-зеленое. У них схожее рвение к знаниям, нестандартные идеи вроде "притянет ли Акцио человека или только его одежду?" и многое другое, что можно вписать, развить, показать, как захочется.

[indent] Да, у Себастьяна по прежнему есть Оминис, что всегда был и будет самым близким и дорогим другом, есть Энн, без которой Себастьян не видит свою жизнь, но... с поступлением в Хогвартс круг знакомств расширяется. И как не контактировать, не общаться так или иначе, когда вы с одного курса и посещаете все занятия вместе?

[indent] Гаррет для Себастьяна это что-то про совместные глупости, шалости, эксперименты и хорошее приятельство, которое плавно и незаметно переходит в дружбу. Их взаимодействие это - легкие толчки в бок, пинки под общей партой, если им приходится сидеть вместе, когда один смешит второго, предлагая очередную авантюру, это скрытая поначалу взаимовыручка с фырчанием в сторону друг друга, когда они с кем-то со своего факультета, это первое сливочное пиво и похмелье после него, это дурацкие споры вроде "кто быстрей на метлах до астрономической башни и обратно" с последующим зачислением в команды по Квиддичу своих факультетов(когда они совсем не планировали этого), это подлитый в пунш на первом их, Йольском балу, на четвертом курсе, крепкий алкоголь, что Гаррет сварил где-то у себя, и многое-многое другое.

[indent] Семья Уизли в оригинале не признается чистокровными волшебниками из-за своего лояльности к магглорожденным и интересом в сторону их изобретений и образа жизни. На момент Легаси волшебники превосходят магглов по "технологиям", если их можно так назвать, однако это может не отменять все того же любопытства в сторону тех, кто построил поезда, кто создал маленькие шкатулочки с мелодиями. А поезда под землей?! Это же безумие и гений в одном флаконе! Как именно у семейства Уизли сложатся взаимоотношения с остальными, чистокровными и не только, волшебниками - решать вам.

[indent] Во всей Поттериане, беря почти любой период, так или иначе присутствует атмосфера начинающейся или уже идущей магической войны, извечное противостояние, погоня за властью и остальное. В Легаси, к счастью, это локально и начинается/завершается с окончанием пятого курса. А до него и после есть столько историй, столько магии, столько загадок, которые можно безусловно открывать одному, но ведь интересней вместе, не так ли?

---

У нас небольшой каст и нет как такового глобального сюжета(хотя задумок на 6-7 курс и последующую жизнь персонажей уже имеется), но... у нас есть пара совершенно дурацких шуток, бесконечная, тихая любовь к волшебному миру Поттерианы, желание играть и развивать наших персонажей и... а, и еще у нас есть выручай-комната для особо опасных и фееричных экспериментов!

монополия не сыграет в себя сама!

самый младший среди солярных богов [уже четвертое поколение]; более теплый и светлый. и вовсе не похожий на молчаливого хорса и уверенного в себе даждьбога-радегаста. воплотил в себе ярило весну теплую, весну молодую, весну яркую, живую и игривую. ярило — это сила и расцвет жизни. ярило — это тепло. ярило — это весеннее солнце. люди воздают ему хвалу, как божеству расцвета и сил человека, сил природы, — и подчиняются ему дикие животные, духи природы и низшие духи, — юности и страстной плотской любви в которой ключевым фактором являются именно эмоции, что остаются на коже едва заметными лиловыми пятнышками. нет в нем зла, нет в нем ненависти и едкой зависти, которая всякий раз растворяется в совершенно других чувствах, а смех напоминает о ручьях и звонких соловьях. он всегда был жизнью. жизнью и останется. у него в волосах венок из душистых полевых цветов, у него в руках колоски ржи, а в глазах искрятся яркой россыпью искры того самого огня через который уже сегодня будут прыгать девушки молодые и парни в них влюбленные; он ступает босыми ногами в холодный ручей, чувствуя, что мать-земля ему рада, что она его любит, что ждала и скучала, стыдливо прикрывая свои зарубцевавшиеся раны талым снегом. и ежегодно бог солнца умирал и рождался снова только лишь для того, чтобы вернуть в этот мир жизнь, чтобы снова научить его смеяться.

[indent] и все-таки мальчишка.

другие боги ничего не запрещают ярило, а он этим и пользуется. он приводит в этот мир ту самую весну, что так сильно любима людьми, а также которую все они с замираем сердца ждут холодной зимой. он любит жизнь, он любит тепло, он любит животных и красных девиц, смеется, когда вновь оставляет одной из них россыпь веснушек на вздернутом носике. слишком яркий, — такой уж у него характер, таков уж он сам, — живой и игривый. в нем есть это самое «слишком», которое выражается в яркости солнечных лучей, в наполненной силами земле, в голосе и взгляде, в поцелуях и чувствах. ярило похож на одного из тех самых проказников, что сначала подстраивают шутку, а потом громко и заливисто смеются над ней вместе с тобой. он искренний. всегда говорит только то, что действительно и думает, играет, но при этом и не обманывает, а в конечном итоге даже и сознаваясь во всем.

[indent] запомнить слишком легко.

его металл — железо; его камни — янтарь, рубин, гранат и гематит. люди поют ему песни, люди улыбаются, когда вспоминают молодого бога, вновь надеясь на то, что успеют попасть в этом году на ярилин день. но придет ли и сам ярило? одарит ли людей своей милостью? будет ли плясать вместе с ними? будет ли песни петь? будет. и пускай не всякий человек узнает в улыбающемся мальчишке бога, но это не так уж и важно, так как ярило пришел сюда не за этим. он пришел отдохнуть, пришел за красой девичьей и их щеками красными, за напитками хмельными, за кострами жаркими и кушаньями отменными.

[indent] но не властно солнце над временем.

и так уж положено родом вседержителем, что после Зимы,
          уносящей с собой все отжившее, всегда наступает новая Весна.

светлые вновь заключают морену в оковы; люди с восторженным криком сжигают чучело мары лишь для того, чтобы поприветствовать весну, чтобы позвать ярило. морена ненавидит солнце. и если к хорсу она еще терпима, так как он воплощал в себе солнце зимнее, солнце холодное и куда более на неё похожее, то ярило же заставлял морану зубами скрипеть от злости, а ногтями расцарапывая внутреннюю сторону ладоней. эта ненависть животная, инстинктивная, голодная и злая. эта ненависть зародилась в морене еще тогда, когда все они были молоды, когда люди только начинали их узнавать. люди любят ее прошлого мужа радегаста, лелю, живу и ярило. они тянутся к ним... в то время как к моране отношение совершенно другое. больная. среди всех остальных она действительно чувствует себя больной [а ведь ее семья небесная и теплая], жмурится, когда утром первые солнечные лучи прогоняют ночь, — её время, — выжигая на сетчатке глаза те самые символы, которые чтят все остальные, но только не она.

[indent] сгорает морана — приходит ярило.

мара смеется над лелей всякий раз, когда слышит от нее слова о том, что та умудрилась влюбиться в этого беззаботного и вечно улыбающегося мальчишку; мара кривит губы всякий раз, когда слышит о том, что ярило нравятся все три сестры, — чего еще ожидать от ветреного мальчишки? — а также и прочие богини; мара вновь заговаривает свой нож, надеясь, что уж в это утро ей все-таки удастся перерезать солнцу глотку. холодная сталь призывно блестит в свете полной луны, а на рукояти руны древние холодным огнем горят. всего лишь один удар... каждое утро морена поджидает солнце, но с очередным рассветом вновь отступает перед его силой и красотой.

[indent] ей не победить солнце; не сейчас.
[indent] и снова расплавленное золото выливается ей на плечи, стекает за воротник и пытается добраться до сердца. и только лишь одно ей и страшно до нервных спазмов — боится, что привыкнет, а там и вовсе отступит.

они связаны друг с другом гораздо сильнее, чем того бы хотелось моровой деве; а также есть в этом году те самые дни когда их силы, желания и интересы сталкиваются сильнее всего. для ярило все просто, а от того он вновь улыбается, даже и не обращая внимания на то, что мара смотрит на него грозно, губы кусает от злости и сплевывает на землю проклятия. это пройдет. играть в эту игру на протяжении вечности — глупо; продолжать держаться за это и тогда, когда все уже давным-давно содрогнулось и надломилось под гнетом времени — не имеет никакого смысла. да, весна и зима все еще связаны, даруют этому миру жизнь и отбирают её, но вот сами морена и ярило на протяжении веков и на собственной коже ощутили истинную силу другу друга; увидели все грани острые, мысли горькие, а также и высказали все то, что билось меж ребер.

— эй... — теплые пальцы неуверенно тянутся к оголенной спине, что дрогнула за секунду до прикосновения. не дотронулся. выступившие позвонки — преграда. свистящий выдох — предостережение. ярило далеко не дурак, а также уже успел понять за все это время, что морана не воспринимает его так, как воспринимает ее он. морена не любит солнце, морена душу свою в лед превращает, получая с каждым приходом весны лишь очередную порцию фантасмагорической боли, которая напоминает ей о тех самых кострах в которых она горела когда-то. — ...морана. ты ведь и сама знаешь законы. отступи. драться с тобой я не буду.
— с каких пор ты так себя ведешь?
— вообще-то времени прошло достаточно. изменился. как... и ты.

они пересекались сотни и тысячи раз, невольно наблюдая за тем, как само время что-то меняет в каждом из них. да, конечно, ярило все также смеется, ведет за собою солнце, но вот только увлекаться чем-то стал чуть осторожнее. почему? морена показывает этому мальчишке бесплодные и выжженные земли, которые оставила после себя чума, вновь напоминая ему о том, что это солнце помогло болезни распространиться, это солнце не дало живительной влаге успокоить страдающие души, которые задыхались в этом душном и раскаленном городе.

[indent] морене уютно в темноте, но только вот тьма эта никогда не бывает вечной.

хладная богиня действительно привязана к своему мужу, между ними та самая густая и вязкая тьма в которой им обоим хочется утонуть; между ней и кощеем те самые пропитанные чарами цепи, которые не под силу разрушить даже другому богу. но за последние несколько лет морана ловит себя на мысли о том, что она уже не пытается убить ярило. когда они стали разговаривать? когда все изменилось? она не помнит. и солнце показало моровой деве, что оно не убьет. солнце показало, что оно не ранит. жизнь у них все равно тяжелая, годы идут, а в ком-то просыпается и безумие. и в такие моменты этому безумию нужен свет. тот самый свет, который не позволит обратить весь мир в лед, вернет рассудок и напомнит о том, что теперь уже все изменилось.

---

смотри

если заявка где-то получилась непонятной и сумбурной, то прошу меня простить, так как эмоции берут верх, а от того и мысли путаются.

у меня, как минимум, три облика [сеговия - это основа], а от того, если тебе захочется чего-то добавить, то и добавляй.

относительно наших отношений хочу сказать, что я действительно хочу связать морену и ярило, чтобы в конечном итоге мара перестала ненавидеть солнце, — ненависть длинною в вечность слишком глупа, — а сквозь века они действительно стали близки. это мы еще все обсудим, так как для взаимодействия_противостояния_злобы_понимания_внезапной поддержки_пересмотра восприятия_изменения у нас было предостаточно времени. мне нужен этот весенний и солнечный парень. мы ведь из одного пантеона, а наши времена года идут друг за другом.

идейность. грамотность. адекватность. не пропадать. что же касается игры, то пишите посты так, как вам и удобно, а еще и в привычном вам темпе. я никого и никогда не гоню, а писать мне можно хоть месяц и больше. но и в ответ требую понимания, так как тоже могу порою зависнуть, впасть в депрессию и все такое. так что игрок я неспешный_улиточный и играя со мной можно брать еще кучу эпизодов с другими [сие прямо прекрасно // у меня и другой игры тоже поно]. на соигроков я никогда не давлю, довольно лояльна ко всему и всегда готова выслушать. вы только меня не бойтесь, любите своего персонажа, развивайте его, а там и сработаемся.

давайте замутим тройничок с кощеем?