сколько бы хугин не смотрел, руки не становились крыльями, перья не проклевывались из под кожи и лапы не появлялясь. все это кажется какой-то злой шуткой. только чьей? неужто самого одина? ворон не хочет в это верить. всеотец не мог так поступить. он думает, может это очередные проделки локи? кто еще способен на такое? мидгард и человеческое тело, изощреннее пытки и придумать нельзя. отрезать от остальных восьми миров, лишить возможности летать и поместить в место, где все давно потеряли веру в богов и магию.
в голове что-то щелкает.  может быть это начало рагнарёка? ведь вёльва ничего не говорила о том, что будет, перед тем как фенриру удастся освободиться. кого как не верных спутников всеотца стоило убрать с дороги, чтобы не смогли вовремя предупредить, рассказать, что тот самый день настал, до того пока станет слишком поздно. это кажется логичным и даже возможно хоть что-то объясняет, но не делает легче, наоборот, на сердце становится только горестнее.
хугину хочется содрать с себя человеческую кожу, разломать ребра и вновь вспорхнуть вороном, вылетев в окно из этой клетки плоти. только ничего из этого не выходит, он упрямо скребет короткими ногтями от шеи к груди, но кроме новой боли это ничего не дает. хугин нервно и даже немного зло выдергивает из своего тела иголки и отбрасывает в сторону опутывающие его тело словно змеи провода, опускает ноги с больничной койки и неуверенно встает, тут же едва не падая лицом вниз, удерживать баланс и координацию в таком большом теле оказывается куда сложнее, чем кажется. сначала он держится за койку, потом за стены, медленно, но уверенно двигаясь к выходу из палаты. он застывает у самой двери, смотрит на отражение в стекле, пытаясь узнать в этом новом теле хотя бы немного прежнего себя. только нет никакого сходства. и как он в таком виде покажется мунину.
мунин. при всей любви и преданности одину, единственное, что двигало сейчас хугина это мунин. хугин не знал где он, все ли он еще ворон или так же заточен в теле какого-то мидгарда, жив ли он. хотя о последнем ворон не собирался думать. он был уверен, что если бы мунин погиб, он бы это почувствовал, не мог не почувствовать. и все же он беспокоился, не смотря на то, что мунин давно перестал быть тем маленьким полуголым птенчиком, которого когда-то за пазухой принес в асгард один.
хугин помнит тот день как будто он был вчера. он помнит как всеотец, подошел к нему и сказал: «смотри, хугин, теперь ты не будешь один. теперь у тебя будет компаньон. береги его». хугин тогда посмотрел на одина, и сделав два уверенных шага, клацая острыми коготками по обеденному столу, заглянул в ладони всеотца, где спокойно спал еще не оперившийся птенец. и хугин берег его как просил один, защищал от гери и фреки, что пытались засунуть свои любопытные носы в гнездо, тягал тех  за уши и хвосты, и чуть не выклевал им глаза, когда они однажды хотели поиграть мунином вместо мяча. хугин выпячивал грудь и широко раскидывал крылья, вставая между мунином и каждым кто хотел его обидеть. даже когда мунин вырос, окреп и уже не нуждался ни в чьей опеке, хугин не перестал оберегать его. не потому что об этом его когда-то попросил всеотец. хугин полюбил мунина. давно полюбил. так давно что на тот момент в мидгарде выросли еще не все горы. и сейчас хугину нужно найти мунина или хотя бы самому подать весточку что он в порядке, хоть и не совсем в целости и сохранности, не совсем тот, кем был.
в коридоре был приглушен свет, и тишину нарушала лишь тихая легкая непринужденная музыка, доносившаяся откуда-то из-за угла. туда-то ворон и направился, в надежде найти выход, но был перехвачен мидгардскими знахарями.
– сэр, постойте, вам нельзя, постойте…–  выбежав из-за стойки ресепшна, дежурная медсестра попыталась преградить путь хугину.
– вы не понимаете, мне нужно найти, моего… –  только вот хугин теряется, не зная как правильно объяснить, кого ему нужно найти. семью, друга, любовника, напарника, спутника. ему нужно найти свое все. ведь мунин для него все. - …мунина.
–  что? нет, это вы не понимаете, вам нужен постельный режим, вы еще слишком слабы… – последнее, что отчетливо слышит хугин, перед тем как слова девушки начинают растягиваться и превращаться в какофонию звуков. он не заметил как его укололи, и понял это только когда глаза начали вновь закрываться.
утро настигает хугина внезапно, он распахивает глаза от внезапно появившегося яркого слепящего источника света.
– так-так проснулись. – он видит перед собой лекаря, что приходил вчера, когда он только пришел в себя. – говорят вы ночью, пытались совершить побег, искали кого-то, значит что-то вспомнили? как ваше имя? – от её  голоса и быстроты речи у хугина вновь начинает болеть голова и все же он отвечает. – хугин. – о, чудесно-чудесно, красивое  имя, где-то кажется я его слышала, ну да неважно, может быть и фамилию помните? – хугин. – нет, фамилию…в прочем не беспокойтесь. – хугин. –  он произносит свое имя снова и снова, словно сам себя пытается убедить, что он это все еще он. – знаете, там полиция хочет побеседовать с вами, но пожалуй, я сама поговорю с ними, отдыхайте.
характер его повреждений не насильственный. в его крови мы ничего не нашли, признаться я вообще никогда не видела таких прекрасных анализов. если хотите знать мое мнение, опираясь на его травмы и не вдаваясь в подробности и обстоятельства, я бы сказала что он упал с высоты. только мы ведь и сами прекрасно понимаем, что там где его нашли неоткуда было падать. это, конечно, выглядит странным, но я не думаю что он какой-то преступник. не мне указывать вам как работать, но думаю, мы должны помочь ему. он потерян, дезориентирован и возможно немного повредился рассудком, но его раны скоро затянутся и мы не сможем держать его тут вечно.
проходит много времени. трава сначала зеленеет, а затем начинает увядать, рябина растущая рядом с камнем, который всегда был их местом встречи, маяком, островком безопасности, сначала зацветает, а затем покрывается красными бусинами ягод, и медленно сбрасывает листья. землю покрывает иней, припорашивает первый снег, но мунин так и не появляется, пока хугин его верно ждет.

[indent]тихие ноты лиры всегда поддерживают ветви этого дерева. словно удобрение и чистая вода, они витают меж листьями, оседая в них бирюзой и храня старые легенды. говорят, здесь героиня модштадта приняла последний дар богов этого мира. говорят, это символ, выражающий стойкость и непоколебимость духа. героиня мондштадта же, опуская крыльями руки, вряд ли чувствует сейчас хоть что-то подобное. лишь окидывает взглядом руины старого постамента, на остатках развалинах колонны которого сидит бард, преданный своей лире, прежде чем подойти.

[indent]— заражение не останавливается, – кратко произносит она, ведь оба знают, о чем речь. с неделю назад пара искателей приключений посетила хребет, как обычно считая, что готовы к этому походу. услышав в глуши невнятный вой, в них конечно же пробудилось лишь любопытство, но никак не беспокойство, но вечером того же дня они пришли в себя у подножия горы. в безопасности и тепле, но с загадочной историей за пазухой, что стала козырной картой того вечера за столами в доле ангелов. веннесса всегда пыталась остаться незамеченной, считая что так правильно, и бард не раз про себя усмехался, что есть в этом что-то родственное в детях мураты. но чужое беспамятство лишь усиливало интерес, моментально став легендой и новой целью нескольких храбрецов, кого ждала та же участь, вот только тем пару дней пришлось провести в храме под опекой врачевателей, а гильдия, что не могла выдержать незнания, торопливо оформила звучное на мору поручение.

[indent]— такие раны никогда не заживают полностью, – лишь ответил ей бард с улыбкой, отвлекающей от тоскующих глаз. кого угодно, но не ее. протянув руку за пояс, она достает флейту, возвращая владельцу – зачарованной в ней силы не хватило, чтобы хранитель смогла разобраться сама, как того хотела. между строк архонт читает ее беспокойство за город, что стал бессменным домом на столетия, и принимая флейту лишь кивает в ответ.
   
   
***

[indent]среди гулкого воя ветра, эхом отбивающегося о снежные скалы, тонко пробивается мелодия флейты. будто перебирая аккорды, что прозвучат лучше и смогут этот вой заглушить, но бестолку. там, где дорога обрывается деревянным мостом, там где обычно другое беззвучное сердце смотрит вниз на пригорье тем же взглядом, он сидит на краю скалы, и старая рана пятисотлетней давности тоскливо сжимает душу. лишь золотая фея, словно тоже найдя утешение в музыке, выпорхнула той навстречу из своего святилища и греет руки флейтиста нежнее огня. ветер, пусть гулкий а где-то и оглушающий, уже нашептал своему брату о скорых гостях, а потому он просто ждет до тех пор, пока звонкий голос на поступи с удивлением его не окликает.

[indent]— это же героиня модштадта и ее помощница! неожиданно встретить вас здесь, – с легким смешком к приятной встрече произносит он, тут же непритворно задумавшись, – хотя, пожалуй, это самое обычное место для искателей приключений. тоже пришли узнать об этом “странном вое” из новой легенды?

[indent]конечно, когда он говорит “тоже” он не имеет в виду себя, лишь других искателей приключений, чьи поиски не увенчались успехом. конечно же, подумав, что для них это обычное место, он ничуть не задумывается о том, что это он вообще-то здесь ни к месту. обычный бард без публики в глуши гор, где из слушателей лишь эхо прошлого. конечно же, и они в эту случайность встречи вовсе не поверят, да и не нужно.

[indent]Это чувство, его невозможно с чем-то сравнить, словно земля уходит из-под ног, но ты остаешься в каком-то вакууме, и внутри все так приятно дрожит, как во время подъема на гору и резкого спуска с неё. Не зря одним из излюбленных аттракционов для детей и не только, считались горки. Это состояние полета и секундой невесомости, что-то меняет внутри. Оно длиться всего мгновение, но сейчас, когда их взгляды наконец встретились Магде показалось, что время остановилось. Ребенок внутри неё точно забил в ладоши, - это он, мой Гельмут, мой родной, мой мальчик, это все еще он, - кричала в подсознании маленькая Грейс. Ну а внешне, суровая и потрёпанная жизнью шпионка, лишь слегка улыбнулась, хоть и не на долго. Вопрос племянника повис над ней мрачной тучей и будто стыдясь саму себя она опустила глаза.

[indent]Магда не знала, что именно известно Гельмуту о ней. Когда Клаудия умерла, ведьма условилась с Юрием, что он будет молчать и никогда не расскажет о том, кем на самом деле она являлась. Блаженное неведение куда лучше правды. Ситуация с Джимми ей это наглядно продемонстрировала. В отличии от близнецов Джимми рос в благополучной полной семье, где был отец, которым можно было гордиться и любящая мать, которая всегда была рядом и умела поддержать. Отдать сына было лучшим решением в её жизни.

- В ведьме нет ничего человеческого, ни доброты, ни любви, только монстр. – Так о ней говорили за глаза. Жестоко, но такую репутацию она сама себе заслужила, так что справедливо. Она никогда не отрицала, ни одного слуха о себе, ей было достаточно того, что она знала своих демонов и не пыталась их нарядить, приукрасить или спрятать. Она Магда и это был её выбор.

- Не знаю даже, если честно, - развела она руками и слега усмехнулась, после чего мимолетно посмотрела на Гельмута, но тут же отвела взгляд в сторону. – Там в документах что-то написано, но… - К глотке подступил комок, она хотела рассказать ему правду, рассказать все, что знает о себе, но это было не просто. Когда ты больше сотни лет врешь всем, всегда и везде, открыться кому-то очень сложно. А открыться ему вообще невозможно, внутри Магды сейчас бушевал самый настоящий ядерный холокост. Сказать ему все, значит признаться в своем вранье, и с кем угодно она могла это сделать, не глядя и не испытывая вообще никаких эмоций, но Гельмут совсем другое. Она любит его, он её семья, и она очень боится его осуждений, но отвечать за поступки надо, поэтому, набрав в легкий побольше воздуха она поднялась с кресла и подошла к графину с водой. – Большую часть жизни меня называли Магда. – Начала она свой рассказ, попутно разливая воду по стаканам. – В преступном мире меня зовут ведьма. И все это вранье… Держи, - протянула она ему воду, - не отравлено, не переживай, хотела бы тебя убить, убила бы и без личного присутствия. – Присев обратно в кресло, ведьма сделала пару глотков, она все пыталась набраться смелости, решимости, чтобы выдать все и сразу, но это было так мучительно больно, что не представлялось возможным, поэтому она решила еще немного повременить. – Я никогда не хотела, чтобы ты знал меня такую. Магда никогда не была твоей тетей, мы ведь даже не родственники. Но… Клаудия была. – И теперь она наконец смогла смотреть прямо ему в глаза, возможно потому, что вместо горькой правды, могла смело озвучить сладкую… Тоже правду, вот только поверит ли он ей не знала. – Да, - закивала она головой, - мне приходилось врать всем вокруг, я лгала всем, кого любила и, в частности, тебе. Говорить сейчас, что это было ради вашего же блага бессмысленно, ты можешь злиться, обижаться, пытаться даже меня убить, хотя сразу скажу это не просто, - усмехнулась она. – Но я пришла, чтобы помочь, потому что все еще помню какого это было, быть Клаудией. Хочешь ты того или нет, но я любила, люблю и буду тебя любить, даже если весь мир будет против тебя. Мне все равно, что у нас разная кровь. Ты мой племянник, моя семья и я не позволю тебе гнить в тюрьме. – Магда никогда не была мастером громких речей, поэтому попыталась немного отойти от такого большого количества стекла, которое могло сейчас посыпаться. – Кстати об этом. Стоило бы хорошенько тебе всыпать за твою выходку с Барнсом. Я признаю, твой план был гениальным, я бы, и сама лучше не придумала, но Баки… Он… - Ведьма все пыталась подобрать нужные слова, но она как будто вовсе разучилась строить предложения, поэтому выпалила то, что витало в голове. – Я могла быть им. – Как бы она не хотела, как бы не пыталась увиливать, сегодня, сейчас, ей это не удастся. Она ни с кем не могла быть откровенной, она никому и никогда это не раскрывала, но Гельмут, как ей казалось, должен знать всю правду. И с чего это она вообще так решила? Взвалить на бедолагу еще больше проблем, зачем это все? Внутри все тряслось, правда так и рвалась наружу. Если разбил одну вазу, все равно от матери влетит, так смысл прекращать?

- Ладно, поехали. – Тяжело выдохнула она и… - Магдалина, так назывался русский проект по разработке суперсолдат, немцы были не единственные, кто работал над разными сыворотками. Я была в первом потоке, нас было всего 16-ть, 16-ть девочек. У нас были лишь номера, мой номер был 1.14 и это было мое имя. К концу программы подготовки, я единственная осталась в живых и меня стали звать просто Магда. – Процесс запущен, её не остановить. – Знаешь, а ведь забавно получилось, я прошла всю подготовку, единственная осталась в живых и стала их самым большим разочарованием. Они кололи мне разные сыворотки 13 раз и ни разу мой геном их не принял, но я выживала. Эта процедура называлась обнулением, после каждого задания они стирали мою память и вкалывали новую разработку, как в подопытную крысу. Я узнала об этом практически сразу, по сути, меня спас твой отец, моя с ним связь. Юрий был мне братом…

[indent]На этом её речь прервалась. Нахлынули воспоминания о том самом дне. Она часто видела его во снах после. Дома рушились, как карточный домики, а затем прогремел взрыв. Она повернулась в сторону взрыва и обомлела, а дальше все было как в тумане. Магда была в таком шоке, что даже не помнила, как так быстро добралась к его дому, на месте которого теперь были завалы. Она откидывала бетонные плиты в стороны, как будто те вообще ничего не весили, а потом увидела их. И вроде бы она кричала, но не слышала себя, картинка перед глазами то и дело мутнела от наполняющих их слез… А она, обладая разными навыками, владеющая сверхспособностями, ничего не могла сделать. Да ей приходилось расставаться с любимыми, но это все было ради того, чтобы они могли жить. В тот день она лишилась части себя и теперь в её душе всегда будет черная дыра.