Грубость в отношении себя считаю неуместной. Особенно, когда исходит со стороны детей.
Не лучший отец во вселенной, быть может. Но им, в ком течёт мой ихор, просто не с чем было сравнивать.
Хотели бы они оказаться продолжением рода Ареса?
И я довольно лоялен. Кто ещё позволил бы столько вольностей, не привлекая ни к каким правилам? И к тому же, отношения наши, за редким исключением, всегда можно было назвать дружескими. Я — тот из отцов, которого обычно называют "мировым". Но  и для меня порой бывают недопустимые моменты.

Я — сын Зевса, один из двенадцати Великих Богов и требую к себе должного уважения. Но, что ещё хуже — уважения со стороны собственных детей. И даже если может показаться, что отношусь к этому пренебрежительно, то всё равно, никак иначе.
Мне не понравилось поведение Оссы, явившейся на совет с извещением для Громовержца. Правда, дела наши выносить на всеобщее обозрение я не стал, несмотря на некоторые обсуждения по этому поводу, после её исчезновения. Думаю  всё же, что "недопустимо" — то самое слово, что может подходить данной ситуации. И мне всё равно, чем руководствовалась моя дочь, в своём поведении. Настроением ли, не позволявшим вежливости ко мне или быть может, некими иными мотивами, повлиявшими на её лояльность. Но я был и ещё на целую вечность, как ни крути, останусь её отцом. Ей придётся признать мой авторитет, коль уж  этого не случилось за пару тысячелетий. И  когда раздражение моё вновь сойдёт на "нет", сделать для себя должные выводы.

Возле квартиры Фамы оказываюсь сразу же, как только освобождаю собственное время. У меня достаточно дел остаётся кроме, но каким отцом я буду, если не выделю времени для воспитания собственного ребёнка?
Три громких удара в дверь. Никаких сомнений, ещё до моего появления тут, она уже знает, что я явлюсь. В конце концов, мы Боги. И бонусов это даёт ровно столько же, сколько и обязанностей в том, чтобы вести себя определённым образом. Мне легко было отшутиться от выпадов Ареса и насмешек Афины, сославшись на её юный возраст и желание выделиться среди моих детей своим поведением. Но нам определённо нужно было поговорить о случившемся сегодня. Я всегда был больше её другом, нежели отцом. Но оставался, как ни крути, всё же, в качестве последнего.

— Не буду спрашивать, можно ли мне сюда. Улыбаюсь, когда дверь распахивается и наблюдаю недовольную физиономию. В этой вселенной не существует дверей, что стали бы для меня преградой. И к тому же, я не намерен разворачиваться и уходить, пусть даже главным её желанием на данный момент, судя по выражению лица, является необходимость отправить меня куда подальше. Что во мне, говоря откровенно, тоже вызывает небывалое удивление. Не помню, чтобы убил  какого-нибудь дружка или похитил подругу, вернув затем с разорванным платьем. Впрочем, в детали её окружения никогда не вникал, могло быть всякое. Всё равно не считаю таким уж поводом на меня злиться.
— Осса, я войду. Улыбаюсь, её разглядывая, пока преграждает мне путь в свою квартиру. Не пытаюсь применять силу и не угрожаю, но даже ей должны быть понятны самые очевидные правила. Если родной отец явился на порог, то глупо держать его в коридоре. Особенно, если единственное, что может заставить его развернуться и уйти — собственное желание. Которого у меня, как должно быть очевидно даже дочери, совершенно сейчас нет. А вот жажды поговорить с ней — напротив.

Размышляет некоторое время прежде, чем отходит. Мудрое решение, чтобы не усугублять наш конфликт. Посмеиваюсь только, оказываясь внутри, когда за моей спиной захлопывается дверь. Оглядываю убранство её квартиры, в которой ни разу ещё не был. Выяснить, где она проживает в мире смертных, не представляло для меня такой уж проблемы. Пусть даже приглашения на новоселье мне никогда не высылали. Мы оба перемещаемся по всем точкам мира, в зависимости от поручений Зевса. Глупо придавать особенное значение каждому месту, где останавливаешься.
— Сразу к делу. Даже вид не стараюсь изобразить, что явился исключительно, чтобы узнать, как она жива и здорова. В курсе, что это так, всё иное мне давно уже было бы известно. И обычно наши встречи проходили иначе — я целовал её в лоб, говорил о том, как прекрасно выглядит, расспрашивал о том, как проводит свою вечность. Мне нравилось проводить с ней время, пусть и позволял я себе это совершенно не часто. Но обычно это были приятные встречи отца с его ребёнком, редко омрачённые разговорами, подобно тому, с которым я явился. Сегодня же это было скорее исключение, чем правило. Я не был доволен тем, как она повела себя на Олимпе, в присутствии других Богов. Не могу сказать, что унижение, я с лёгкостью выхожу из ситуаций, подобных этим. Но глупо было бы говорить, что мне это понравилось.
— Считаешь, что та ситуация была допустимой? Складываю руки на груди, разглядывая старшую из дочерей от Гекаты. У нас определённо не сложились отношения с её матерью в какой-то момент, но на ней я не собирался это отражать. Так что думаю, принцип о первом нападении не должен работать именно в таком смысле. И уж тем более, не могу припомнить случая, чтобы в какой-то момент оскорбил её саму. Я на многое способен, особенно после вина Диониса, целые города порой почти рушились. Но не могу припомнить случая, чтобы плохо поступил хоть с одним из своих детей. Кроме Луки. Я не должен был позволять ему меня ненавидеть. Только и речь сейчас шла совершенно не о нём.
— Ты явилась на совет Олимпийцев и когда я задал тебе вопрос, ответила вдруг, что это не моё дело и могу заткнуться. Мне прекрасно известно, что провалами в памяти Фама не страдает и вряд ли не может воспроизвести в своих мозгах той ситуации. И я этого сделать не пытаюсь. Просто акцентирую внимание на том, что именно мне не понравилось.
С каких пор, разговаривать с отцом в подобном тоне допустимо? К тому же, я не был в тот момент всего лишь её родителем. Она явилась на Совет со своей информацией, а я  являлся тем, кто на него был по естественным причинам приглашён. Так что, как ни крути, но обстоятельства всё равно остаются неизменными: Осса не должна была позволять себе разговаривать со мной в подобном тоне. Хотя, смотрю в её глаза и не могу оставаться злым слишком долго.
— Ладно, извини. Всё же, быть настолько грубым не могу, хоть поведение её и не доставило мне никакого удовольствия. Дети бывают, что ведут себя ужасающе, особенна эта их представительница, что устраивала порой нам с её матерью сладкую жизнь. Но настолько нападать всё же не стоило.
Приобнимаю её, положив руки на плечи и целую в макушку. Мы давно не виделись — почти с самого момента, как мы с Гекатой официально стали супругами. Даже смешно, насколько впятером так и не успели побыть одной семьёй. Наверное, нужно было ловить момент, чтобы запомнить эти мгновения. Но сначала было не до того, а после всё превратилось...Не сказать, что в снежный ком. Нас завалило сразу.
— Здравствуй. Чувствую, что не отвечает мне. Даже не шевелится, словно дружеские чувства к ней решил проявить неизвестный фавн. И это отсутствие пиетета к собственному отцу уже начинает восхищать. Даже я никогда не проявлял столько бунтарских наклонностей.
Убираю от неё руки и делаю несколько шагов назад, давая личное пространство. Потому что смотрят на меня так, словно замуж её выдал за Гефеста, не спросив мнения о том. Интересный факт: я никогда не поступал с собственными детьми жестоко.

— И возвращаясь к насущному вопросу. Считаешь, что имела право так говорить со мной? Не хочу быть ни грубым, ни злым, но мне нужно как минимум понять, что произошло между нами, пока мы не виделись. Плевать на насмешки остальных Богов, что я собственных отпрысков в узде держать не способен, не устроили бы вторую войну. Но мне не нравится, когда ко мне так относятся собственные дети.
— Во-первых, ты находилась в официальной обстановке и должна была проявить ко мне должное уважение. Я — не смертный и не сатир, чтобы ты позволила себе подобное. Я был и остаюсь тем, к кому ты должна испытывать пиетет.  Знаю, что она о том тоже в курсе. Как  была и в  тот момент, когда открыла свой замечательный ротик, чтобы исторгнуть те грубые слова. Просто её, судя по всему, это совершенно не волновало. Ну надо же,  сколько у них с мамочкой общих качеств. Со мной, кстати говоря, тоже.
— А во-вторых, что гораздо важнее — я твой отец. Ты не можешь разговаривать со мной в подобном тоне. Конечно же, лёгкое раздражение не скрыть из моего голоса. Я не в ярости и не гневаюсь, вряд ли способен на подобные чувства по отношению к собственным детям. Но имею всё же право не испытывать никакого удовольствия от подобных плевков в лицо. Пусть и выражены они были всего лишь грубыми словами. Другому бы не спустил — грани шуток и насмешек заканчиваются ровно там, где мне это перестаёт нравиться. Но она — мой родной ребёнок. Тут и разговор другой. Хоть и нравится мне всё это ровно точно также.
— В следующий раз, если будешь не в настроении, придержи это при себе. Я всегда старался быть другом для бессмертных своих детей, не будучи строгим отцом. Но это не значит, что не способен был им быть вовсе. Вопрос выбора, но никак не возможностей. — Мне не нравится, когда ты так разговариваешь со мной. Рассматриваю гостиную, не чувствуя ничьего присутствия  в квартире, кроме нас. Что и отлично, надо сказать. Будь здесь кто-нибудь из её парней, с ним бы не церемонился и выкинул в окно. Я не был в настроении, а у Фамы были замечательные бонусы в виде принадлежности к моим детям. К тому же, всегда горжусь сыновьями, когда стремятся к моему количеству, но предпочитаю ничего не знать о личной жизни дочерей. Догадываюсь где-то там, в глубине души, что вряд ли это так, но думать предпочитаю исключительно про их непорочность.
— И к тому же. Отвлекаюсь от сторонних  мыслей, всё внимание возвращая дочери. Засовываю руки в карманы джинсов и даже не стараюсь изобразить дружелюбие. Ну, или хотя бы, удовольствие от подобного поведения.
— Ну и что случилось, что ты решила вдруг, что так можно?  Должны же быть хоть какие-то причины. Не представляю, что повёл бы себя подобным образом с Зевсом, не надумай он оскорбить меня до глубины души, чего за нашу вечность припомнить не могу. Я знаю, что он — не лучший отец, но не имею к нему, по поводу себя, никаких претензий. Однако и на фоне него кажусь родителем ещё лучшим. Я никогда, в отличии от отца, не втягивал собственных детей в авантюры и не заставлял их идти против собственной семьи. И даже не помню, чтобы оскорбил, хоть словом, хоть делом.
Я — из плеяды лояльных отцов, коих мало на Олимпе. Арес не прочь всегда собственных детей отправить на кровавую битву, где они могут не выжить, потому что это рождает гордость, Афродита про многих своих вряд ли помнит, несмотря на то, что рожала, Аполлон...про судьбы племянников вообще не хочу. Даже меня это периодически поражало, великая песнь безумия и несчастливых судеб.
Так что, я не был так уж плох, как полагаю, чтобы вести себя со мной подобным образом.
И если дело было не в том, кто я таков, то хотелось бы всё же, узнать причины.

Ничуть не сомневалась в своём плане, когда отправилась поздним вечером в сторону лечебницы Аркхем. Не могу сказать, что каждую мелочь предусмотрела, ведь это не в моём стиле. Никогда не знаешь, как может всё обернуться, а потому тут главное уметь выходить из ситуации и быстро ориентироваться, нежели досконально знать всё. Единственное, в чем не сомневалась, так это в том, что мне по силам вызволить из этих серых и скучных стен доктора Айви. В прошлый раз я поступила с ней совсем не как подруга и не помогла выбраться. Мистер Джей был непреклонен. У них с Айви давняя нелюбовь друг к другу, что поделать. Но я ушла от него и теперь же мне было важно исправить это недоразумение. Стоило даже поступить так раньше, но всё же мне правда требовалось время. Чтобы сегодня мы обе выбрались за территорию, а не застряли уже вдвоём по камерам. Конечно же всё удалось, кто бы сомневался, даже если охраны было больше обычного. А может я просто отвыкла, как знать. В любом случае Айви теперь на свободе. Через некоторое время мы непременно свяжемся, но пока вынуждены были разделиться. Ведь обе знаем, что есть в Готэме те, кто пожелает сразу же вмешаться в любой побег. Особенно из Аркхема.
У меня отличное настроение, когда добираюсь до крыши одного из домов, с которого виднеется клиника. Достаточно далеко, чтобы не быть пойманной, но и достаточно близко, чтобы видеть как горят прожектора и доносится вой сирены. Какая жалость. Опять из система охраны подкачала. Снова менять... Но всегда найдутся те, кто найдет лазейку, чтобы сбежать. Запирать таких, как я или Айви, Двуликий или Загадочник, Мистер Фриз, Мистер Джей... Перечислять можно долго. Но всех нас объединяет то, что стены Аркхем нас не удержат надолго. Всегда выбираемся. Пора уже с этим смириться, разве нет?
Резко оборачиваюсь, направив на незваного гостя любимый глок, услышав едва уловимый звук приземления. Могла бы и догадаться, кого увижу на крыше, на которой последние несколько минут наблюдаю за светопреставлением, сейчас творящееся в небезызвестной всему городу клинике Аркхем. И когда уже люди и правительство поймут, что невозможно в одном месте запереть всех, кто им неугоден. Хотя бы потому, что мы умеем оттуда выбираться. Иногда своими силами, а иногда при помощи из вне, как было сегодня в случае с Ядовитым Плющом. Засиделась она в тех стенах, как мне кажется, вот и пришла ей на помощь. Надо отдать мне должное - в этот раз старалась никому не навредить. Что-то в последнее время меня потянуло быть почти хорошей. Как-то непривычно. И всё равно догадывалась, что после того, как включится оповещение о побеге, могу столкнуться с кем-то из мышиной семейки. Почти угадала. Почти.
— Раньше за мной приходил Бэт-мышка и мешал веселью, а теперь ты повадился следить за мной, Колпак? Опоздал немного, уже всё закончилось. Качаю головой, отчего разноцветные хвостики бьют по плечам, вызывая у меня приступ веселья. Могла бы назвать его по имени, но мужчина же весь при параде ко мне заявился. Даже шлем свой красный снимать не торопится. Да и плевать. Вновь поворачиваюсь лицом в сторону здания Аркхем. Почти что дом, если задуматься. Сначала я там работала, а после много раз оказывалась пациенткой. Ненадолго, конечно же. Невозможно запереть, таких как мы, навсегда. В чём-то Тодд прав. Некоторых только убивать, не оставляя шанса, если хочется спокойной жизни.
— Ты зря переполошился и пришёл. Сама бы навестила тебя позже, а здесь тебе делать нечего. Я выпустила только одного пациента, оставив всех остальных по своим клеткам, но Айви тебе не враг. Не помню, чтобы была целью, так что забей. Ах, да и немного потрепал охрану, но все они живы. Это не по твоей части. Вполне неплохо, как мне кажется, уже успела его изучить. А может это просто голоса в моей голове так считают. Улыбаюсь мечтательно, слушая отдаленный вой сирены, извещающий о побегу одного из пациентов. О этот сладкий звук. Плющик снова свободна и вскоре восстановится под лучами солнца, а я списала с себя ещё один долг ей. Небольшой подарок к годовщине нашей дружбы, не более. Тодд может расслабиться. Айви не собирается сразу же устраивать хаос в Готэме. Возможно даже на время покинет нашу тёмную и мрачную реальность, чтобы вернуть себе силы. Аркхем умеет разрушать саму суть, добавляя безумия, но этого нельзя сказать о ней. Эта девушка всегда была более собрана, чем я. Да-да, всегда поступаю импульсивно, я знаю.
— Джейсон, Джейсон, Джейсон. Что ты такой напряжённый? Случилось что-то? Танцующей походкой приближаюсь к парню, с которым в последнее время провожу так много времени. Даже забавно, что мы настолько сблизились. Но кажется у меня слабость к мужчинам в кожаных куртках и в таинственных масках. К которой тяну сейчас свои руки, чтобы снять, но Колпак резко перехватывает меня за запястье, мешая это сделать. Кажется он не в духе.
— Ай! Как грубо. Неужели Мышка не учил тебя манерам? Обиженно тяну, вырывая руку из его захвата. Кажется в нашем раю начались неприятности. Ещё вчера ночью он прижимал меня к себе, небрежно срывая одежду, нас обоих увлекая в пучину страстного и грубого секса, а теперь даже шлем не позволяет снять, чтобы поцеловать. Неужели и правда обиделся, что сбежала под утро, а вечером устроила диверсию? Никто же не пострадал. Ну, разве что эго охранников, которых изящно уложила на территории, оставив пару синяков и неизгладимое впечатление. А может Джейсон просто хотел со мной?
— Или ты обиделся, что ушла без тебя? Надо было рассказать? Прости, не было времени. Ты же знаешь какие там условия. Растения там не выживают. Айви тоже была на грани. А я и без того слишком часто бросала подругу на произвол судьбы. Отворачивалась от неё. Выбирала Джокера, хотя она много раз меня предупреждала и просила уйти от него. Кажется, наконец-то прислушалась к её совету. Последние недели меня совершенно не тянет возвращаться к мистеру Джею, даже если всё это время пытаюсь отыскать его. Но не ради воссоединения. У нас договор с Тоддом. Нам обоим есть что предъявить клоуну с зелёными волосами.
— Хочешь я заглажу свою вину? Я могу, ты же знаешь. А ему непременно понравится. Мы можем даже не торопиться возвращаться. Эта крыша достаточно удалена от других зданий. Нас тут даже не видно, если подумать. Зато как это пикантно звучит. Ночь. Крыша. Два страстных тела. Я могу позволить ему достаточно, чтобы его обида забылась. Не к Джокеру же переметнулась опять или выкосила половину Готэма. Всего-то выпустила подругу из клиники. Ей там не место.

Увы, но даже Богам судьба неподвластна и то, что случиться может. Мойрам о том лишь известно, что нити прядут, да разве же о том расскажут? По просьбе разве лишь огромной, олимпийцам отказывать себе дороже. Но и то, утаить информацию могут, чтобы в повороты судьбы не влетел никто на колеснице, не попробовал изменить того, что свершиться должно было. К тому же, слишком самоуверенны бессмертные, чтобы уязвимыми себя чувствовать, сила в жилах имеющаяся без вина опьяняет. Кто посмеет вред попробовать причинить, да гнев Богов на себя навлечь? Не будет победителей в схватке этой  с другой стороны. Много история войн знала, где люди отстоять собственную гордость пытались. А разве же, хоть один единственный раз повезло? Мы властнее, мы опаснее и злее, пусть доброты в некоторых из нас тоже немерено. Во мне, к примеру. Всегда смертных жалею, испытания им проходить помогая, да героев спасаю от опасностей грозящих. Все лавры их затем остаются — кто Медузу сразил, кто Гидру Лернейскую. Почёт, да слава мне за то не нужны. Вот только, советами, да оружием, я их наделял, об опасностях предупреждая. Кому сандалии дал свои, чтобы в воздух мог от опасностей взмыть, кого мечом защищать приходилось. Не было во мне гнева на род людской, да жестокости к нему, в том обвинить сложно было. Да только же...Все мы разные. И терпению порой тоже предел прийти может.

Впрочем, с чувствами своими определиться не способен пока, когда домой направляюсь. Быстрый самый из ныне существующих всех, а всё-таки, дорога долгой становится. Намеренно не тороплюсь никуда, из Египта возвращаясь, где по делам был. Два у меня дома было, в отличии от многих, тот мир тоже чуждым не казался. Вот и оказывался там чаще, чем где-либо, друзей старых встречая, да волю Зевса исполняя. Взаимодействовать нам с ними нужно было всё-таки, хоть разными были, да каждый свою линию гнул. Плохо миру будет, коль Боги гневные столкнутся. Да и нам они однажды услугу оказали. Я письменности смертных их учил, а они помощь посильную оказывали, когда пришли к нам великаны. Совсем не хрупкий мир лучше доброй ссоры был, коль делить нечего было. А от того появления свои там любил, в волю развлечениями, да вином наслаждаясь. Не ждал беды, когда родную Грецию покидал, чтобы с Озирисом встретиться в Дуате. Знал же, что не ведётся никакой войны. В первом строю не нужен. От того и беды не ждал никакой, когда развлекался, на день больше там оставаясь. До тех пор, пока Ирида послание мне не передала через радугу, о горестных вестях сообщая. Моя мама. Дочь титана Атланта, одна из семи плеяд. Самая безобидная из них, пожалуй, хоть нравом злым все не отличались. Странно было слышать, что не было её больше среди живых. Вознесена Зевсом на небо, в качестве созвездия, спасал её когда от безумного Ореона. И вроде бы, не умерщвлена даже, не в Тартар отправлена. Да только...Скорее мертва, чем жива. Никогда мне к ней не прикоснуться больше, её не навестить. Выбор тут был у отца моего, к ней тёплыми чувствами проникшегося. Либо погибнуть позволить, с обрыва бросившись, от насильника спасая, либо же так. Оставить память о ней и сёстрах её навечно. Позволить титану, что небесный свод на руках держал, любоваться хоть изредка на дочерей. И мне тоже. Всегда говорил, что любимым сыном я был, в отличии от многих других, взгляда его не раздражавший. Так что, может то и мне подарок в том скрыт был, я не знаю. Не говорили пока ещё о том. Как вернулся, в другое место отправился совершенно. Лишь ночью посмотреть смогу, как звёзды на небе выступают, к ней обратиться.  А пока иной разговор у меня есть.

Знал я, что за Орион, охотник известный, роста такого, что иногда за великана принимали. Да только, не был им. Обычный человек, пусть силой необычайной одарённый, да красотой ослепительной. Не знаю, откуда возник, путь его никогда не прослеживал. От Аполлона только слышал, что прибился к Артемиде, старшей сестре нашей, одним из спутников её ставь. Связи любовной не было, не позволила бы она её себе, обет безбрачия дав, да только, отношения там, судя по всему, всё равно сильными были. А может, изменилось бы что, проведи они больше времени вместе...Не знаю. Любопытствовал конечно, время от  времени, что в жизни сестры происходит, да иных дел множество было. За что только не отвечал, людьми упрашиваемый, каких только посланий от Зевса не доставлял. А уж сколько раз за день приходилось порой в Гадес спускаться, царство мёртвое, души провожая к Великому суду, так вовсе молчу. Некогда было во все дела семейные нос свой совать, пусть даже хотелось. А от того, деталей происходящего не знал. Лучезарному нашему, брату Артемиды, очевидно лучше знать было. Заботился он о ней, каким бы не был легкомысленным. Да и кто из нас тем не грешил? Проще наслаждаться вечностью данной, чем вечно хмурым быть, сродни Гефесту. Не тянуло меня всё-таки, ко всякой драме.

Правда, сегодня не весело совершенно, когда к сестре приближаюсь. Слышу причитания и рыдания её, и вовсе не удивлён. Всю ситуацию не знал в деталях, но в общих чертах был осведомлён. Охотник этот, к Артемиде приближённый, стал вдруг безумцем, проклятье Аполлона получив. Не знаю уж, чем не угодил старшему брату. Может, в ревности всё чистой дело было, а может, в чём ещё. Да только, суть случившегося от того не менялась вовсе. Орион обезумел, на плеяд накинувшись, что поблизости находились, желая изнасиловать  сестёр. А те, дабы опозоренными не быть, к пропасти рванули, от него спасаясь. Благо, застал Зевс те картины, успел их спасти, на небо перенеся в качестве созвездий. Вроде и мёртвыми считались теперь, а вроде, не было нужды, как самоубийцам, в Тартаре вечность проводить, средь титанов, да гигантов обозлённых. Всё лучше, чем оказаться там, в Аду для бессмертных. И отцу я, как всегда, за то был благодарен. Не было у него в тот момент возможности иной поступить. А вот Орион...Не были известны мне детали дальнейшие, лишь по пути услышал, что убила его Артемида. С тем разобраться и хотел. О матери, сейчас хотя бы, старался не слишком думать. Близки мы были, с самого рождения меня, как могла, холила, да лелеяла, верить не хотела, что на хулиганство способен, когда Аполлон впервые пришёл. И затем поддерживала, единственного сына обожая. Знаю, что всем в её глазах был, самым ярким солнцем. Она — моим тоже. Настолько добра, да беззащитна была, что гнева к ней даже Гера не питала, всех любовниц мужа ненавидящая. Когда была Лето близнецами беременными, столько бед испытала, от козней её, да попыток убить спасаясь. А после — вылился весь гнев царской жены на отпрысков мужа внебрачных, не нравились они ей. Мою же маму, как ни странно, она даже трогать не пыталась, хоть знала, что будет у той сын от Громовержца. Да и со мной отношения хорошими были, несмотря на всё, племянником любимым считала. Неоткуда мне было ждать беды.

Молча сестру свою в объятия принимаю, никаких шуток, да прибауток, столь обычных в общении нашем. С моей стороны в основном. Ничуть не смешно  мне сейчас мать потерять было. А ещё и к деду наведаться придётся, горестные новости о всех его дочерях сообщить. Словно, мало ему было небосвод весь на плечах своих держать целую вечность, нужно было тяжести добавить. Да только, этот груз хуже был, чем мир целый, что поддерживал. Он сразу на сердце появлялся. Сам пока не знаю, как справиться с этим.  Сынком маминым не был, с рождения самостоятельным стал, да от того мне легче совсем не было. Обоих я родителей любил сильно очень. И только один теперь из них среди живых остался. Удивляются преданности моей Зевсу, с характером его несносным. Да только, что мне с того было? Мне-то был любящим отцом. Да и матери моей обид никогда не причинял. Знала она, что другой он принадлежать вечно будет, никогда о нём не страдала. Глажу Артемиду по голове успокаивающе, слабость её понимая. Всегда сильной была, кто же спорит? А я — весёлым. Все мы сегодня обычными не были. В макушку целую, понять давая, что рядом, брат её, почти родной, таковым себя считал вечно. Не одна в горе своём, ослеплённая болью. Да и нужны мы друг другу сейчас были, в беде этой. Хоть и нужно её было пережить.

— Правда мёртв? Сухо спрашиваю, сестру из объятий отпуская, обходя и к трупу приближаясь. Её в случившемся вовсе не виню, хоть сама позволила ему к нам всем приблизиться. Да и нрав ревнивый Аполлона зная отлично, повод ему дала. А всё же...Старший брат сотворил глупость подобную. А мы с Артемидой остались с тем, что случилось. Она друга потеряла, собственными руками убив его. Я — собственную мать.
Минуту смотрю на лицо насильника безумного, в смерти ставшее безмятежным. Знаю, что отец превратил плеяд в созвездие, да легче от того не становится. Не бросились бы с обрыва они, от Охотника спасаясь, не напади он на них. В нём всё же причина была, что я наполовину сиротой остался. Скорбела о нём сестра, видно было. И я её в том жалел. Да только, лгать тоже не собирался.

— Не казни себя за убийство друга, Артемида. Не сделай ты этого руками своими, я бы его уничтожил, для того и вернулся из Египта. Предопределена судьба его была. Возможно, мойры даже знали. Да только, известить о том не старались даже. Не до всех трагедий мира им было. — И брат наш косвенно в случившемся виновен, но и с него это вины не снимает. Не прикасаюсь к телу, хоть хочется меч свой достать, да раскромсать его на тысячи кусков, скормив их псам жадным. Так и сделал бы, рука бы не дрогнула. Из уважения к чувствам сестры лишь держусь. Ей без того больно, я же вижу. Ни к чему всё в злую насмешку превращать.

— Слышала уже, что с плеядами случилось? Намеренно внимание на Майе сейчас не акцентирую, чтобы вслух лишний раз не произносить. Без того знает, что одна из них — моя мама. Коль говорю во множественном числе, отдельных имён не перечисляя, так значит, обо всех сразу. О ней в том числе. Поймёт уж, о чём говорю, если даже слухи пока не дошли. — Погибли, от него спасаясь. Все до единой. Лицо почти дёргает от боли, внутри сдерживаемой, но всё-таки держусь. Не маленький мальчик уже, чтобы слёзы лить, что наружу рвутся. Да и гнева во мне много пока неутолённого слишком. Жаль, сам не могу с обидчиком их расквитаться. Очень бы хотел.

— Можешь ты на нашего брата злиться, я тебя в том понимаю. Его безрассудство часто к трагедиям ведёт. Но выбора тут не стояло бы, между ним и другом твоим. Жаль мне лишь, что тебе это своими руками сделать пришлось. Рад я был бы, если бы мне эта возможность была предоставлена. Никогда мстительным не был, в отличии от многих Богов, да только тут случай иной был. Столько злости, да боли наружу рвалось, что с тем справляться было трудно. А я ещё и с обидчиком матери разделаться не мог. Единственное, о чём сожалею сейчас. Пусть даже, все иные эмоции после накроют.

— Что же случилось здесь такого, что на шаг подобный решилась? Знаю же, как была к нему привязана. И пусть злиться на меня может Артемида за жестокость к усопшему, да лгать я ей не собираюсь. Всё равно бы убил, дрогни даже её рука в жалости к нему. Не потому что равнодушен был к чувствам её, а от того лишь, что он мать мою обидел. Одного этого достаточно было бы, чтобы жажду крови во мне вызвать. А он её убил. Подобных вещей простить невозможно, пусть даже не все обстоятельства от него зависели. Собаки, бешенством что заражаются, тоже не виноваты. А их всё равно убивают, коль вред окружающим причинить могут. И с ним, охотником Орионом, точно также я поступил бы. Не лиши он меня матери даже, всё равно бы за Артемиду опасался. Очередную глупость Аполлон совершил, для него привычную. Да только, мне от того легче не было.

Увы, но даже Богам судьба неподвластна и то, что случиться может. Мойрам о том лишь известно, что нити прядут, да разве же о том расскажут? По просьбе разве лишь огромной, олимпийцам отказывать себе дороже. Но и то, утаить информацию могут, чтобы в повороты судьбы не влетел никто на колеснице, не попробовал изменить того, что свершиться должно было. К тому же, слишком самоуверенны бессмертные, чтобы уязвимыми себя чувствовать, сила в жилах имеющаяся без вина опьяняет. Кто посмеет вред попробовать причинить, да гнев Богов на себя навлечь? Не будет победителей в схватке этой  с другой стороны. Много история войн знала, где люди отстоять собственную гордость пытались. А разве же, хоть один единственный раз повезло? Мы властнее, мы опаснее и злее, пусть доброты в некоторых из нас тоже немерено. Во мне, к примеру. Всегда смертных жалею, испытания им проходить помогая, да героев спасаю от опасностей грозящих. Все лавры их затем остаются — кто Медузу сразил, кто Гидру Лернейскую. Почёт, да слава мне за то не нужны. Вот только, советами, да оружием, я их наделял, об опасностях предупреждая. Кому сандалии дал свои, чтобы в воздух мог от опасностей взмыть, кого мечом защищать приходилось. Не было во мне гнева на род людской, да жестокости к нему, в том обвинить сложно было. Да только же...Все мы разные. И терпению порой тоже предел прийти может.

Впрочем, с чувствами своими определиться не способен пока, когда домой направляюсь. Быстрый самый из ныне существующих всех, а всё-таки, дорога долгой становится. Намеренно не тороплюсь никуда, из Египта возвращаясь, где по делам был. Два у меня дома было, в отличии от многих, тот мир тоже чуждым не казался. Вот и оказывался там чаще, чем где-либо, друзей старых встречая, да волю Зевса исполняя. Взаимодействовать нам с ними нужно было всё-таки, хоть разными были, да каждый свою линию гнул. Плохо миру будет, коль Боги гневные столкнутся. Да и нам они однажды услугу оказали. Я письменности смертных их учил, а они помощь посильную оказывали, когда пришли к нам великаны. Совсем не хрупкий мир лучше доброй ссоры был, коль делить нечего было. А от того появления свои там любил, в волю развлечениями, да вином наслаждаясь. Не ждал беды, когда родную Грецию покидал, чтобы с Озирисом встретиться в Дуате. Знал же, что не ведётся никакой войны. В первом строю не нужен. От того и беды не ждал никакой, когда развлекался, на день больше там оставаясь. До тех пор, пока Ирида послание мне не передала через радугу, о горестных вестях сообщая. Моя мама. Дочь титана Атланта, одна из семи плеяд. Самая безобидная из них, пожалуй, хоть нравом злым все не отличались. Странно было слышать, что не было её больше среди живых. Вознесена Зевсом на небо, в качестве созвездия, спасал её когда от безумного Ореона. И вроде бы, не умерщвлена даже, не в Тартар отправлена. Да только...Скорее мертва, чем жива. Никогда мне к ней не прикоснуться больше, её не навестить. Выбор тут был у отца моего, к ней тёплыми чувствами проникшегося. Либо погибнуть позволить, с обрыва бросившись, от насильника спасая, либо же так. Оставить память о ней и сёстрах её навечно. Позволить титану, что небесный свод на руках держал, любоваться хоть изредка на дочерей. И мне тоже. Всегда говорил, что любимым сыном я был, в отличии от многих других, взгляда его не раздражавший. Так что, может то и мне подарок в том скрыт был, я не знаю. Не говорили пока ещё о том. Как вернулся, в другое место отправился совершенно. Лишь ночью посмотреть смогу, как звёзды на небе выступают, к ней обратиться.  А пока иной разговор у меня есть.

Знал я, что за Орион, охотник известный, роста такого, что иногда за великана принимали. Да только, не был им. Обычный человек, пусть силой необычайной одарённый, да красотой ослепительной. Не знаю, откуда возник, путь его никогда не прослеживал. От Аполлона только слышал, что прибился к Артемиде, старшей сестре нашей, одним из спутников её ставь. Связи любовной не было, не позволила бы она её себе, обет безбрачия дав, да только, отношения там, судя по всему, всё равно сильными были. А может, изменилось бы что, проведи они больше времени вместе...Не знаю. Любопытствовал конечно, время от  времени, что в жизни сестры происходит, да иных дел множество было. За что только не отвечал, людьми упрашиваемый, каких только посланий от Зевса не доставлял. А уж сколько раз за день приходилось порой в Гадес спускаться, царство мёртвое, души провожая к Великому суду, так вовсе молчу. Некогда было во все дела семейные нос свой совать, пусть даже хотелось. А от того, деталей происходящего не знал. Лучезарному нашему, брату Артемиды, очевидно лучше знать было. Заботился он о ней, каким бы не был легкомысленным. Да и кто из нас тем не грешил? Проще наслаждаться вечностью данной, чем вечно хмурым быть, сродни Гефесту. Не тянуло меня всё-таки, ко всякой драме.

Правда, сегодня не весело совершенно, когда к сестре приближаюсь. Слышу причитания и рыдания её, и вовсе не удивлён. Всю ситуацию не знал в деталях, но в общих чертах был осведомлён. Охотник этот, к Артемиде приближённый, стал вдруг безумцем, проклятье Аполлона получив. Не знаю уж, чем не угодил старшему брату. Может, в ревности всё чистой дело было, а может, в чём ещё. Да только, суть случившегося от того не менялась вовсе. Орион обезумел, на плеяд накинувшись, что поблизости находились, желая изнасиловать  сестёр. А те, дабы опозоренными не быть, к пропасти рванули, от него спасаясь. Благо, застал Зевс те картины, успел их спасти, на небо перенеся в качестве созвездий. Вроде и мёртвыми считались теперь, а вроде, не было нужды, как самоубийцам, в Тартаре вечность проводить, средь титанов, да гигантов обозлённых. Всё лучше, чем оказаться там, в Аду для бессмертных. И отцу я, как всегда, за то был благодарен. Не было у него в тот момент возможности иной поступить. А вот Орион...Не были известны мне детали дальнейшие, лишь по пути услышал, что убила его Артемида. С тем разобраться и хотел. О матери, сейчас хотя бы, старался не слишком думать. Близки мы были, с самого рождения меня, как могла, холила, да лелеяла, верить не хотела, что на хулиганство способен, когда Аполлон впервые пришёл. И затем поддерживала, единственного сына обожая. Знаю, что всем в её глазах был, самым ярким солнцем. Она — моим тоже. Настолько добра, да беззащитна была, что гнева к ней даже Гера не питала, всех любовниц мужа ненавидящая. Когда была Лето близнецами беременными, столько бед испытала, от козней её, да попыток убить спасаясь. А после — вылился весь гнев царской жены на отпрысков мужа внебрачных, не нравились они ей. Мою же маму, как ни странно, она даже трогать не пыталась, хоть знала, что будет у той сын от Громовержца. Да и со мной отношения хорошими были, несмотря на всё, племянником любимым считала. Неоткуда мне было ждать беды.

Молча сестру свою в объятия принимаю, никаких шуток, да прибауток, столь обычных в общении нашем. С моей стороны в основном. Ничуть не смешно  мне сейчас мать потерять было. А ещё и к деду наведаться придётся, горестные новости о всех его дочерях сообщить. Словно, мало ему было небосвод весь на плечах своих держать целую вечность, нужно было тяжести добавить. Да только, этот груз хуже был, чем мир целый, что поддерживал. Он сразу на сердце появлялся. Сам пока не знаю, как справиться с этим.  Сынком маминым не был, с рождения самостоятельным стал, да от того мне легче совсем не было. Обоих я родителей любил сильно очень. И только один теперь из них среди живых остался. Удивляются преданности моей Зевсу, с характером его несносным. Да только, что мне с того было? Мне-то был любящим отцом. Да и матери моей обид никогда не причинял. Знала она, что другой он принадлежать вечно будет, никогда о нём не страдала. Глажу Артемиду по голове успокаивающе, слабость её понимая. Всегда сильной была, кто же спорит? А я — весёлым. Все мы сегодня обычными не были. В макушку целую, понять давая, что рядом, брат её, почти родной, таковым себя считал вечно. Не одна в горе своём, ослеплённая болью. Да и нужны мы друг другу сейчас были, в беде этой. Хоть и нужно её было пережить.

— Правда мёртв? Сухо спрашиваю, сестру из объятий отпуская, обходя и к трупу приближаясь. Её в случившемся вовсе не виню, хоть сама позволила ему к нам всем приблизиться. Да и нрав ревнивый Аполлона зная отлично, повод ему дала. А всё же...Старший брат сотворил глупость подобную. А мы с Артемидой остались с тем, что случилось. Она друга потеряла, собственными руками убив его. Я — собственную мать.
Минуту смотрю на лицо насильника безумного, в смерти ставшее безмятежным. Знаю, что отец превратил плеяд в созвездие, да легче от того не становится. Не бросились бы с обрыва они, от Охотника спасаясь, не напади он на них. В нём всё же причина была, что я наполовину сиротой остался. Скорбела о нём сестра, видно было. И я её в том жалел. Да только, лгать тоже не собирался.

— Не казни себя за убийство друга, Артемида. Не сделай ты этого руками своими, я бы его уничтожил, для того и вернулся из Египта. Предопределена судьба его была. Возможно, мойры даже знали. Да только, известить о том не старались даже. Не до всех трагедий мира им было. — И брат наш косвенно в случившемся виновен, но и с него это вины не снимает. Не прикасаюсь к телу, хоть хочется меч свой достать, да раскромсать его на тысячи кусков, скормив их псам жадным. Так и сделал бы, рука бы не дрогнула. Из уважения к чувствам сестры лишь держусь. Ей без того больно, я же вижу. Ни к чему всё в злую насмешку превращать.

— Слышала уже, что с плеядами случилось? Намеренно внимание на Майе сейчас не акцентирую, чтобы вслух лишний раз не произносить. Без того знает, что одна из них — моя мама. Коль говорю во множественном числе, отдельных имён не перечисляя, так значит, обо всех сразу. О ней в том числе. Поймёт уж, о чём говорю, если даже слухи пока не дошли. — Погибли, от него спасаясь. Все до единой. Лицо почти дёргает от боли, внутри сдерживаемой, но всё-таки держусь. Не маленький мальчик уже, чтобы слёзы лить, что наружу рвутся. Да и гнева во мне много пока неутолённого слишком. Жаль, сам не могу с обидчиком их расквитаться. Очень бы хотел.

— Можешь ты на нашего брата злиться, я тебя в том понимаю. Его безрассудство часто к трагедиям ведёт. Но выбора тут не стояло бы, между ним и другом твоим. Жаль мне лишь, что тебе это своими руками сделать пришлось. Рад я был бы, если бы мне эта возможность была предоставлена. Никогда мстительным не был, в отличии от многих Богов, да только тут случай иной был. Столько злости, да боли наружу рвалось, что с тем справляться было трудно. А я ещё и с обидчиком матери разделаться не мог. Единственное, о чём сожалею сейчас. Пусть даже, все иные эмоции после накроют.

— Что же случилось здесь такого, что на шаг подобный решилась? Знаю же, как была к нему привязана. И пусть злиться на меня может Артемида за жестокость к усопшему, да лгать я ей не собираюсь. Всё равно бы убил, дрогни даже её рука в жалости к нему. Не потому что равнодушен был к чувствам её, а от того лишь, что он мать мою обидел. Одного этого достаточно было бы, чтобы жажду крови во мне вызвать. А он её убил. Подобных вещей простить невозможно, пусть даже не все обстоятельства от него зависели. Собаки, бешенством что заражаются, тоже не виноваты. А их всё равно убивают, коль вред окружающим причинить могут. И с ним, охотником Орионом, точно также я поступил бы. Не лиши он меня матери даже, всё равно бы за Артемиду опасался. Очередную глупость Аполлон совершил, для него привычную. Да только, мне от того легче не было.